Георг Лукач: Кризис буржуазной философии

Возможно, это прозвучит парадоксально, если мы скажем, что потребность в мировоззрении есть признак кризиса. Но истина, как всегда, конкретна. Поэтому посмотрим на общественную функцию вопроса о мировоззрении в трех описанных выше эпохах буржуазного мышления. В классической буржуазной философии развивалось могучее, всеобъемлющее мировоззрение; философия в то время была самой влиятельной, основной и обобщающей наукой, и в соответствии с этим мировоззрение было последним содержанием научной философии, которое органически взошло на взлете буржуазного общества и которое привело научную деятельность на отдельных этапах развития к высшей точке и завершило ее. Экономически благоприятная эпоха классовых компромиссов трусливо и вяло отворачивалась от любого мировоззренческого вопроса, считала занятие этими вопросами избыточным, характеризовала, пожимая плечами, стремление к мировоззрению предшествующей великой эпохи как ненаучное. В противоположность этому интеллигенция, неудержимо приближающаяся к кризису и в конце концов затянутая в водоворот кризисов, быстро сменяющих друг друга, надеялась найти в идеологии, которую она раздула до мировоззрения, утешение, успокоение и примирение с судьбой.

Но, тем самым, мы опять-таки приходим к парадоксу: как может мрачный пессимизм Ницше или Шпенглера, Клагеса или Хайдеггера давать утешение? Этот парадокс изначально присущ воздействию философского идеализма из-за того, что идеализм — в антиисторическом, абстрактном духе — изображает особую судьбу человека эпохи империализма как вечный фатум и создает воздействующий подобным образом философский метод. Ведь — как бы парадоксально это, быть может, и ни звучало — именно в такой покорности судьбе лежит утешение; подумаем об amor fati (любви к судьбе) у Ницше, о жизни, направленной к смерти, у Хайдеггера, о "героически" приукрашенном пессимизме и фатализме в протофашизме (Шпенглер) и у фашистов и т. д. (Шопенгауэр и Кьеркегор — предвестники этого направления). Не ожидается, что люди будут удовлетворены, когда для этого нет никаких причин, когда для мыслящих людей чувство удовлетворения совершенно невозможно. Хотя не следует забывать, что современные мыслители, такие, как Кайзерлинг или Ясперс, указали на подобную замкнутую, исключающую всякую социальность частную жизнь, которая удовлетворена самой собой, мировоззренческая основа которой построена именно на глубоком пессимизме в отношении всеобщего мирового процесса.

При этом вызванная кризисом неудовлетворенность никогда не оборачивается против капиталистических основ. Буржуазная интеллигенция под впечатлением кризиса не противится экономическому и общественному порядку капитализма. Это еще раз свидетельствует о том, что ядро новейшей философии находится внутри самой интеллигенции. Здесь на первый план больше не выходит прямое и грубое восхваление капиталистического порядка, как это было в случае с наемными и добровольными агентами. Напротив, одна из центральных философских тем, важность которой притом возрастает, — это кажущаяся, всегда ориентирующаяся только на вторичные симптомы критика капиталистической культуры. Во время кризиса идеология "третьего пути" все больше выдвигает на передний план и в общественном смысле то мировоззрение, в котором декларируется, что ни капитализм, ни социализм не являются правильным направлением развития человечества. (По умолчанию, предварительное условие этой концепции — признание того, что невозможно теоретически защитить капиталистический порядок таким, какой он есть.) Однако, в то время как "третий путь" теории познания имел целью задним числом возвести на трон философский идеализм, который невозможно было больше защищать непосредственно, назначение "третьего пути" в философии истории — удержать попавшую в кризис интеллигенцию от социалистических выводов. Таким образом, этот "третий путь" также становится опорой капитализма, его защитой, только теперь здесь идет речь не о прямой, а о косвенной апологетике.

Итак, в мировоззрении эпохи империализма борьба против социализма все больше и больше становится ее основной проблемой; это философская борьба против диалектического материализма, то есть как против материализма, так и против диалектики. В плане мировоззрения это означает, в первую очередь, исключение из философии экономических и общественных позиций. Поскольку философия не в состоянии привести серьезные аргументы против общественных воззрений социализма, она ставит вопрос так, как будто марксистская политэкономия "давно опровергнута" буржуазными экономическими науками, и, таким образом, задача философии ограничивается тем, чтобы принизить мировоззренческое значение экономических и общественных позиций, оклеветать их. И поскольку буржуазная социология точно так же "научно" обособляется от экономики, поскольку она становится совершенно обособленной наукой, отношение философии к социологии коренным образом меняется по сравнению с прошлым. Тогдашняя философия опровергала научную обоснованность социологии, теперешняя философия ее принимает. Ведь во время острого кризиса социология все больше становится (главным образом, как "социология знания" Шелера-Маннгейма) даже орудием мировоззренческого релятивизма. Возникшая из нее позже, зачастую реакционная социология (Фрайер, К. Шмитт) впадает уже прямиком в мировоззрение фашистского толка.