Мераб Мамардашвили - Формы и содержание мышления

Предшествующее изложение имело целью показать одно обстоятельство: раскрытие механизма происхождения знания предполагает обнаружение факта существования абстрактного содержания в объекте познания, как он дан субъекту науки, и факта активности человека в познавательных действиях с этим объектом (понимание общественно-исторической природы познания— условие обнаружения этих обстоятельств). Сами по себе эти факты эмпирически доступны и в истории докантовской философии наблюдались именно таким образом. То, что отдельный исследователь должен как- то активно действовать, чтобы получить знания, эмпирически было известно, — независимо от задачи построения теории познания. В эксперименте, бурно развивавшемся в науках XVII–XVIII вв., это обстоятельство было наглядно видно, и в сознании философов оно присутствовало. Бэкон, например, прекрасно сознает, что составление «таблицы инстанций» есть определенная деятельность, и если Галилей произвольно меняет в эксперименте вес и наклон скатываемых по плоскости шаров, то понимание того, что действия исследователя с предметом являются условием преобразования предшествующих знаний и построения нового, здесь несомненно. Но другое дело учесть факт этих познавательных действий при рассмотрении природы мышления и охарактеризовать его с общей точки зрения теории познания.

Точно так же было заметно, что есть какое-то общее объективное содержание в самых различных частных случаях мышления, выражаемое исследователем в определенных общих «онтологических» понятиях («субстанции», «основания», «причины» и т. п.). В метафизике старого толка это получало и своеобразное философское освещение.

Но если активность познания и обобщенность его содержания эмпирически были доступны общему сознанию того времени, то связь этих обстоятельств между собой и с внешними свойствами знания (отражения) в едином механизме, взятом как объект гносеологии, логики, до немецкого классического идеализма никак не выделялась: В XVII–XVIII вв. эти факты не ставились в связь с гносеологическим осмыслением мышления.

Пожалуй, особенно ярко это видно в учениях о методе, исторически развивавшихся отдельно от теории познания, в отрыве от нее. Разработка проблем метода познания начинается уже с самого возникновения науки нового времени, выработка метода новой науки — одна из первоочередных задач философии Бэкона и Декарта, Спинозы и Лейбница. При описании методологических процедур здесь определенным образом ухватывались как активность исследователя-ученого, так и общие черты предметов науки, общие формы изучаемых ею связей. Например, декартовы правила метода, описывающие процедуру «сведения к простому» и последующего «восхождения от простого к сложному», идут целиком в этом направлении. Другим примером могут служить размышления Галилея о «композитивном методе», не говоря уже об индуктивном учении Бэкона, где онтологическое понятие «формы» (или «природы», «закона») вводилось вместе с характеристикой мысленных правил установления в предметах закономерной причинной связи. Но все дело в том, что в учениях о методе этого времени изучали и фиксировали не структуру или строение мысли и знания, а поведение индивидуального исследователя. У Декарта и Бэкона речь идет еще о наборе эмпирических правил и рекомендаций для поведения ученого, понятие формы познания (строения мысли) к описываемому ими процессу реальной активности научного исследования не применяется. Проблемы логики научного исследования и активности субъекта развиваются здесь вне связи с проблемой отражения и ничего еще не меняют в ее осмыслении. У Бэкона и Декарта учение о методе и трактовка мышления в его общем отношении к действительности — это разнопорядковые и разноплановые вещи. Само собой разумеющуюся для них активность исследователя они еще не умели учесть при рассмотрении мышления и выработать соответствующие понятия о мышлении как о деятельности, т. е. осмыслить факты исследовательской активности и применения общих категорий — «формы», «простого — сложного» и т. д. в плане понимания мышления как отражения. В знании, которое они описывали, пользуясь средствами наличной теории познания, еще не умели увидеть того, что было им известно из практики науки того времени.

Если учения о методе строились чисто эмпирически, безотносительно к вопросу о логическом строении процесса образования, то и теории познания строились без учета обнаруженных в методологии науки фактов. Хотя предшествующая Гегелю гносеология и ставила вопрос о происхождении знания из отношения к предмету, то она (особенно в сенсуалистической ее форме) уделяла основное внимание происхождению материала знаний из чувств и не рассматривала сам процесс логического познания в его дальнейшем и более сложном отношении к чувственности; здесь достаточно было сведения его элементарного исходного материала к чувственному источнику, от остального абстрагировались. Анализировалась не наука, не ее мысленное строение как определенной общественно-исторической формы человеческой деятельности, а действия и способности человека, занятого наукой, но рассматриваемого просто в качестве индивида (любого индивида). Предпосылкой гносеологии оказывалось поэтому метафизическое учение о душе, к свойствам которой должны были сводиться все проявления и образования духовной жизни.