Жиль Делёз - Лекции о Спинозе. 1978 – 1981

Все аффекции суть аффекции сущности, но – внимание! – аффекция сущности имеет не один и тот же смысл.

Мне остается вывести своего рода заключение о том, что касается этико-онтологических отношений. Почему все это образует некую онтологию? У меня есть идея-чувство. Никогда не существовало одной-единственной онтологии. Если мы возьмем онтологию в чрезвычайно строгом смысле, то я вижу лишь один раз, когда философия реализовалась как онтология, и это у Спинозы. Тогда почему этот поступок смог реализоваться лишь однажды? Почему это было у Спинозы? Способность быть аффектированным некоей сущностью можно реализовать как внешними, так и внутренними аффекциями. Не следует, прежде всего, думать, что способность быть аффектированным отсылает к некоей интериорности больше, нежели кинетическое отношение. Аффекты могут быть совершенно внешними: таков случай со страстями. Страсти – это аффекты, осуществляющие способность быть аффектированными и приходящие извне… Часть V, как мне кажется, обосновывает это понятие автоаффекции. Возьмите текст вроде вот этого: «Познавательная любовь души к Богу [имеется в виду третий род познания. – Ж. Д. ] есть самая любовь Бога, которой Бог любит самого себя [и я люблю себя. – Ж. Д .]» [60]. Это означает, что на уровне третьего рода все сущности интериорны по отношению друг к другу, все степени потенции интериорны по отношению друг к другу и интериорны к способности, называемой божественной потенцией. Существует некая интериорность сущностей, и это не означает, что они совпадают. Мы приходим к системе внутренних различений; коль скоро некая сущность аффектирует меня, – и вот это определение третьего рода, – некая сущность аффектирует мою сущность, – но поскольку все сущности интериорны друг другу, то сущность, которая меня аффектирует, есть способ, каким моя сущность аффектирует сама себя.

Хотя это и опасно, я возвращаюсь к своему примеру с солнцем. Что означает «пантеизм»? Как живут люди, называющие себя пантеистами? Существует много англичан, являющихся пантеистами. Я думаю о Лоуренсе. У него – некий культ солнца. Свет и туберкулез – вот две общие точки между Лоуренсом и Спинозой.

Лоуренс говорит нам, что, в общем и целом, действительно существуют три способа вступать в отношения с солнцем.

Согласно первому роду познания

Имеются люди на пляже, [друзья], и эти люди не понимают, они не знают, что такое солнце. Если бы они понимали что-нибудь в солнце, то, прежде всего, они были бы умнее и лучше. Что же они делают по отношению к солнцу на этом уровне? Они остаются при первом роде познания… «Я» в «я люблю тепло» – это такое «я», которое выражает отношения экстенсивных частей типа сжатия и расширения сосудов, когда непосредственно выражается детерминизм, задействующий экстенсивные части. В этом смысле частицы солнца воздействуют на мои частицы, и воздействие одних на другие является удовольствием или радостью. Вот это – солнце при первом роде познания, что я передаю наивной формулировкой «О, солнце, я его люблю!» На самом деле, здесь взаимодействуют внешние механизмы моего тела, а также отношения между частями: частями солнца и частями моего тела.

Согласно второму роду познания

Начиная с чего, когда в отношениях с солнцем я могу с полным правом начинать говорить «я»? При познании второго рода я выхожу из зоны воздействия одних частей на другие. Я обрел нечто вроде познания солнца, практическое понимание солнца. Что означает это практическое понимание? Что я опережаю, я знаю, что значит то или иное незаметное событие, связанное с солнцем; я знаю, что оно возвещает. Я уже не обязан регистрировать воздействие солнца на мое тело. Я поднялся до своего рода практического понимания причин; в то же время я умею сочетать отношения моего тела с тем или иным отношением солнца. Возьмем перцепцию живописца. Вообразим живописца XIX века, выходящего на природу. У него есть мольберт, и это – какое-то отношение. Имеется солнце, не остающееся неподвижным. Что означает это познание второго рода? Он собирается полностью изменить положение мольберта, он не хочет поддерживать со своим холстом одни и те же отношения в зависимости от того, в зените ли солнце или же оно вот-вот зайдет. Ван Гог писал, стоя на коленях. Закаты солнца принуждали его писать картины, чуть ли не лежа, потому что взгляд Ван Гога регистрировал линию горизонта настолько низко, насколько возможно. В такой момент иметь мольберт уже ничего не означает. Существуют письма Сезанна, где он говорит о мистрале: как совместить отношение «холст – мольберт» с отношением ветра, и как сочетать отношение мольберта с заходящим солнцем, и как закончить таким образом, чтобы я писал картину, распростершись на земле, животом на земле? Я сочетаю разные отношения, и некоторым образом возвышаюсь до определенного понимания причин, и в этот вот момент я могу начинать говорить, что люблю солнце. Я больше не подвержен воздействию частиц солнца на мое тело, я в другой сфере по отношению к солнцу – на уровне сочетания отношений. И в этот момент я недалек от тезиса, который показался бы нам безумным на первой ступени познания, я недалек от возможности сказать: «Я – нечто от солнца». У меня отношения сродства с солнцем. И это – второй род познания. Поймите, что во втором роде познания имеется своего рода причащение солнцем. Для Ван Гога это очевидно. Он начинает вступать в своего рода коммуникацию с солнцем.