Жиль Делёз - Лекции о Спинозе. 1978 – 1981

Ответ: Я полагаю даже, что, кроме того, следовало бы привести примеры не возвышенные, то есть не эстетические, не художественные. Эта разновидность восприятия, оценки времени, которое осталось, есть глубокое чувство существования. Какая мера? С какой разновидностью количества это происходит? Когда у людей складывается впечатление, что они пришли в мир ненадолго? Как это, как говорится, утрясти? Упорядочить свои дела, привести в порядок разные штуки. Это очень интересно. Что очень важно, по существу, в том, что говорит Ришар, так это, по-моему, то, что вовсе не существует какой-то глобальной оценки. Это чувство не связано с каким-то возрастом; оно приходит из глубины и заставляет меня говорить: «Ох, смотри-ка, может быть, оно действительно клонится к концу». И это – противоположность панике, это – противоположность тревоге и всему такому. Как объяснить это? Я возвращаюсь вот к чему: смерть всегда приходит извне. Да, согласен. Нет смерти, которая не была бы случайной. Старость тоже приходит извне. Все это приходит извне. Это износ внешних частей. И тогда что интересно, так это то, что, с одной стороны, существуют общие законы биологического вида: я знаю, что вид подразумевает, в общем и целом, такую-то глобальную длительность; стало быть, существуют общие детерминации биологического вида. Но что означает: такой-то вид длится столько-то времени? К примеру, кошка живет столько-то лет, человек живет столько-то лет, в среднем. Эта средняя продолжительность жизни – что это означает? Это означает, что существуют глобальные продолжительности, статистические продолжительности, отмечающие время, в течение которого экстенсивные части принадлежат к такой-то сущности. Сущность кошки – ну да, сколько времени продолжается жизнь кошки? Десять лет? Двенадцать лет? [ Контесс: восемнадцать лет.]Ах, эти монстры! [Cмешки.]Нет, в нормальном случае… Да, эти кошки живут долго. Восемнадцать лет, кошка? О-ля-ля! Катастрофа! [Cмешки.]Это чудовищно много! Я думаю, что это какая-то исключительная кошка. Вот люди фактически – они живут я не знаю сколько; какова средняя продолжительность жизни? Это время, в продолжение которого экстенсивные части – опять-таки – в отношениях, характеризующих меня, принадлежат мне. Хорошо. Но то, что способствует тому, чтобы эти экстенсивные части принадлежали мне и переставали мне принадлежать, – все это есть область внешних случайностей. Попросту то, что внешние случайности имеют законы, это очевидно они имеют законы. Стало быть, в этом смысле смерть безусловно неизбежна, но она всегда соответствует законам, которые управляют взаимоотношениями между одними и другими внешними отношениями. Именно в этом смысле она всегда приходит извне. Просто как все время говорит Спиноза: «Я– часть Природы», то есть «я открыт миру экстериорности». В этом смысле смерть неизбежна. Чем больше она приходит извне, тем больше она необходима. Вот как.

Об интериорности степени потенции

Вопрос [Жорж Контесс]: Существует проблема, которая ставилась, а именно, что если смерть – если мы это принимаем, да и как это не принимать, – что если она приходит извне, то существует некая аффекция, приходящая извне, смертельная аффекция, которая приходит извне и переходит внутрь. И вопрос ставится, или мог бы ставиться так: существует ли адекватная идея аффекции, и могут ли аффекты, о которых говорит Спиноза, – то есть прежде всего радость и печаль – могут ли они привести к адекватной идее смертельной аффекции как приходящей извне. Это могло бы быть проблемой, которая ставилась бы у Спинозы, так как не следует забывать, что существуют определенные тексты Спинозы, где он говорит, что он подобен больному, и больному, который скоро умрет, который погибнет, если не найдет как раз пути к спасению. Когда Спиноза говорит подобные вещи – в первых текстах, – то не только смерть приходит извне, но еще и следствие какой-то аффекции или ловушки, которое вызывает болезнь, и от этой болезни необходимо найти некое лекарство. А лекарство – это форма мысли или, как раз, форма познания, как он говорит. Но мы не можем сказать просто, оставаясь с простой аксиомой: смерть приходит извне – и всё. Например, существуют определенные образы, которые причастны аффекции и которые были бы непонятными, если бы мы воспринимали смертельную аффекцию в рамках аксиомы радикальной экстериорности. К примеру, я думаю об одном тексте Генри Миллера: в «Сексусе» он, Генри Миллер, рассказывает не о событии, которое он стремится, например, забыть, или некоторые стремятся забыть на протяжении всей своей жизни, – или о некоторых событиях; но он говорит в «Сексусе» о почти незабываемом событии, которое его по-прежнему аффектирует, но которого он совершенно не понимает: ни того, что производит у него эту аффекцию, ни того, что способствует возникновению аффекции, когда он об этом думает. Это – событие, когда он впервые увидел половые органы девочки, у него тотчас же возникло странное впечатление, что эта девочка раздваивается, и там возникает, «надпечатываясь» над ней, мужчина в железной маске. Это очень странное впечатление. Начиная с этого, был целый ряд впечатлений: он говорит об африканской маске и о той же галлюцинации мужчины в железной маске, и он говорит, что должно существовать некое отношение между возбуждением и агрессивностью мужского типа и как раз вот этим событием [нрзб.] . Стало быть, здесь мы имеем некий тип – пусть даже вторичной – аффекции, которую писателю в самом его опыте письма как раз не удается высказать. Стало быть, существуют безмолвные или невыразимые аффекции. Когда мы аксиоматизировали смерть, утверждая, что это – смерть, которая приходит извне, то здесь как раз проблема сразу и невыразимой аффекции, и последствий аффекции, или же как раз событийных рядов, исходящих из этих последствий.