Знаете ли вы, госпожа J. L., что составляет основу ваших антипрудоновских идей относительно любви, женщины и брака ? Вы даже, вероятно, и не подозреваете того. Во–первых, брошюра ваша кажется делом нескольких рук. В ней попадаются места, похожие на катилинарии: в них так и блещет женский ум; другие же за сто верст отзываются профессорством. Вы с удивительной легкостью, способной испугать всех невежд, говорите о метафизике, синтезе, антиномиях; абсолюты, идеалы, конкретное и абстрактное так и вьются около вашего пера, как амуры около пояса Венеры. В некоторых местах сквозит педантка, повторяющая слово в слово только вчера затверженный урок, заданный и объясненный ей учителем. Как ни тяжело, сударыня, говорить просвещенной женщине, одаренной природным умом, что она ничего не понимает, но я все–таки решаюсь на эту крайность. Ваша брошюра, точно так же, как оба тома госпожи J. d'Z., доказывают, как нельзя лучше, справедливость положения, составляющего сущность моего ответа, что смешение понятий ведет к смешению полов и vice versa. В этом заключаются главные черты характера нашей эпохи, имеющей много общего, по мнению всех значительных писателей, с эпохой падения язычества и начала христианства.
Вы выбрали плохого руководителя: Анфантен, теории которого вполне оценила исправительная полиция, уже двадцать лет как покинут всеми умнейшими и достойнейшими последователями сенсимонизма; Анфантен принадлежит к числу людей с достаточной памятью, с легким воображением, которые, не производя идей, портят все, к чему ни прикоснутся. Он давно уже сошел со сцены, и, мне кажется, наступила уже для него минута заявить о себе, не обращаясь к помощи «femmelettes» [110], сказать самому: вот и я!
Я рассмотрю вашу книгу, сударыня, холодно, серьезно, преимущественно обращая, по вашему желанию, внимание на ее доктрину.
Я оставлю, по примеру теологов, в стороне все второстепенное и ограничусь рассмотрением положений , составляющих основу идей , без которых не существовало бы ни «idées enfantiniennes» [111], ни свободных женщин. Немножко терпения: это продлится недолго.
I. Вы назвали мою книгу о справедливости новым путешествием на поиски за абсолютом. Было бы действительно весьма смешно с моей стороны искать абсолюта, так как, в настоящее время, я так же известен войной, которую я веду против него, как в былые времена войной, объявленной мною собственности. Вы обвиняете меня по поводу этого абсолюта, к которому я пристрастился в настоящее время, в том, что я заглушаю в народе понятие о справедливости. Обвинение тяжко: я навлек на себя подозрение, изобличая абсолютизм; никто не должен меня выслушивать; я не имею права говорить о браке и женщине.
Заглянуть поглубже в вашу совесть — моей нечем упрекнуть меня, — я спросил себя, знаете ли вы, что делали, когда говорили о справедливости и абсолюте. Я нашел нечто весьма любопытное для вас и не лишенное важного значения для вашего первосвященника.
Я верю и признаю существование абсолютного , принимая его в значении достоверного , я верю в существование достоверных идей, идей, абсолютно достоверных, каковы, например, все математические идеи, закон постепенности, причинности, закон равновесия и др. Я верю в существование абсолютного в смысле всеобщего , я признаю всеобщие идеи, категории, которым я предписываю и субъективную и объективную достоверность, и самой общей из этих категорий кажется мне СПРАВЕДЛИВОСТЬ.
Насколько мне известно, никто еще не употреблял слов «абсолютный, всеобщий, достоверный», придавая им значение синонимов; если и говорилось: это абсолютная истина, то слово «абсолютный» употреблялось в значении прилагательного, могущего быть поставленным перед многими другими словами и означающего высшую степень могущества, идеальности или реальности.
Я отрицаю, вместе с другими логиками, абсолютное в значении сущности или бытия , соединяющего в себе в неограниченной степени все могущество, всю жизнь, всю красоту, всю истину, всю справедливость и т. д. Абсолютное принимается тогда в логическом, онтологическом, эстетическом и юридическом значении; все это весьма понятно.
Сообразно вышеприведенному объяснению ясно, что справедливость, составляющая, по моему мнению, основу философии, не представляет собою нечто абсолютное, несмотря на свою абсолютную достоверность и действительность. Доказательством этому может служить то, что я могу вывести из понятия справедливости все человеческое законодательство и мораль, но не могу дать жизнь мухе; не могу открыть систему мира; не могу сделать статую вроде гладиатора ; не могу выдумать алгебры. Я не могу даже, с одним понятием о праве, изобрести какое–либо политическое учреждение, так как, для приложения права, требуется много других отношений, невыводимых из него: отношений политических, экономических, географических, исторических и др., что не мешает, однако, справедливости быть достоверной во все времена и во всех ее приложениях.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу