Жиль Делёз - Фуко

См.: Dreyfus et Rabinow, p. 300. А также о шести видах сингулярностей, представленных в формах современных видов сопротивления, 301–302 (в частности, "трансверсальность" современных типов борьбы, идея, общая для Мишеля Фуко и Феликса Гваттари). У Фуко присутствует эхо тезисов Марио Тронти в его интерпретации марксизма см.: "Рабочие и капитал"), Tronti M. Owners et capital, Ed. Bourgois), идея "рабочего" сопротивления, которая якобы первична по отношению к стратегии капитала.

A3, 246/187: "…сама возможность ее (математики) существования подразумевает то, что во всех науках остается рассеянным на протяжении всей истории… Однако рассматривая установление математического дискурса как прототип рождения и становления любой другой науки, мы рискуем привить однородность любой частной форме историчности…"

ПД, 50–51.

ВЗ, 191 (и все с 179 по 191). Об эволюции права, берущего в качестве человеческого объекта жизнь (социальное право), а не личность (гражданское право), см. анализ Франсуа Эвальда со ссылками на Фуко: ср. "Ewald Г. L'Etat providence. Grasset, в частности 24–27.

Интеллектуал "универсальный" и интеллектуал "конкретный". См.: L'arc, № 70 (интервью с Фонтаной).

РК, 146: Биша релятивизировал идею смерти, сбросив ее с пьедестала того абсолюта, на котором она представала как событие неделимое, решающее и безвозвратное. Он "испарил" ее, распределив по жизни в виде смертей частичных, смертей по частям, постепенных и таких медленных, что "по ту сторону" они завершаются самой смертью. Однако же из этого факта он образовал одну из основополагающих структур медицинской мысли и медицинского восприятия; то, чему противостоит жизнь, и то, чему она подвергается; то, по отношению к чему она предстает как живое сопротивление, и, следовательно, жизнь; то, по отношению к чему она обнаруживается аналитическим образом, а, значит, является подлинной… На фоне такого мортализма и возникает витализм".

ЖПЛ, 16. Имеется в виду конфликт между "Группой информации о тюрьмах", организованной Фуко, и "Инициативным комитетом" заключенных, приведший к самороспуску "группы" в конце 1972 г. (Прим. ред.).

РК, 142–148, 155–156.

ЖПЛ, 16. Заметим, что Фуко возражает против двух других концепций "подлости". Одна из них, близкая к концепции Батая, предполагает жизни, вошедшие в легенды и историю благодаря самой их неумеренности (это "подлость" классическая, слишком "общеизвестная", как, к примеру, в случае с Жилем де Рэ, а, значит, и ненастоящая). Согласно другой концепции, более близкой к Борхесу, жизнь становится легендой из-за того, что сложность ее начинаний, изгибов, разрывов и скачков можно понять разве что в повествовании, способном исчерпать возможное, учесть даже противоречащие друг другу влияния внешних случайных событий (это "барочная" подлость, примером которой может служить Стависки). Но Фуко имеет в виду третью подлость, в сущности говоря, подлость редкости, подлость незначительных, безвестных и простых людей, которые лишь на мгновение привлекают к себе внимание, и то благодаря судебным искам и полицейским сообщениям. Эта концепция близка чеховской.

ИУ, 14.

СВ, 333–339/343-349: "cogito и немыслимое".

СВ, 263, 324, 328, 335.

РК, 132–133, 138, 164.

ИБ, 22.

Бланшо М. L'entretien infini, 292.

СВ, 350/360 (и о человеке, по Канту, как о "эмпирико-трансцендентальном дублете" и "эмпирико-критическом удвоении").

Это постоянные темы РР (особенно гл. П, в которой перечислены все смыслы (подкладки) в связи с русселевским текстом "Щелчок", "стихи о заплате к подкладке у Корсара — Красного Каблука", 37–38).

Следует процитировать весь текст, посвященный сравнению Русселя и Лейриса, поскольку мы полагаем, что в нем фигурирует нечто касающееся всей жизни Фуко: "Из такого количества вещей без статуса, из стольких фантастических актов гражданского состояния [Лейрис] медленно собирает собственную самотождественность, как будто в складках слов вместе с неумершими химерами дремлет абсолютная память. А вот Руссель отбрасывает эти же самые складки сосредоточенным жестом, чтобы найти за ними непригодный для дыхания вакуум, отсутствие существа, которым он мог бы распоряжаться, чтобы создавать образы без роду-племени (28–29).