Жиль Делёз - Фуко

фигуру из песка между морским отливом и приливом, следует понимать буквально: такая композиция может появиться только между двумя другими — композицией из классического прошлого, которое не знало человека, и композицией из будущего, которое уже не будет его знать [24]. Тут нет оснований ни для радости, ни для слез. Разве мы не привыкли к утверждению о том, что силы человека уже вступили во взаимоотношения с другими силами, силами информации, которые вместе образуют не человека, а нечто иное, неделимые системы "человеко-машина" с машинами третьего типа? Что это, союз человека уже не с углеродом, а с кремнием?

Каждая сила получает воздействие от других сил всегда извне или же сама оказывает на них воздействие. Способность воздействовать или же испытывать воздействие — это власть, которая получает разное наполнение в зависимости от соотношения сил. Диаграмма как детерминация совокупности отношений сил никогда не исчерпывает силу которая может вступить в другие взаимоотношения и во'йти в состав других композиций. Диаграмма приходит извне, но внешнее ни с какой диаграммой не сливается, а непрестанно "тиражирует" все новые диаграммы. Поэтому внешнее всегда представляет собой открытость по отношению к будущему, с наступлением которого ничего не кончается, поскольку ничего и не начиналось, но все видоизменяется. Сила в этом смысле располагает определенным потенциалом по отношению к диаграмме, из которой она получена, или обладает третьей властью, которая проявляется как способность к "сопротивлению". Фактически диаграмма сил представляет, помимо (или, скорее, "напротив") единичностей власти, соответствующих властным отношениям, еще и единичности сопротивления, такие 'точки, узлы и очаги", которые, в свою очередь, осуществляются на всех стратах, но так, что делают эти страты способными к изменению [25]. Более того, последнее слово власти гласит: сопротивление первично в той мере, в какой взаимоотношения власти целиком помещаются в диаграмме, тогда как все виды сопротивления неизбежно напрямую связаны с тем внешним, из которого возникли диаграммы [26]. Таким образом, социальное поле сопротивляется в еще большей степени, чем разрабатывает стратегии, и мысль извне является мыслью о сопротивлении.

Три века назад глупцы изумлялись тому, что Спиноза желал освобождения человека, хотя и не верил ни в его свободу, ни даже в его особое существование. Сегодня новые глупцы, или перевоплощения прежних, изумляются тому, что Фуко, возвестивший о смерти человека, участвовал в политической борьбе. Выступая против Фуко, они выдвигают универсальную и вечную концепцию прав человека, который должен быть застрахован от какого бы то ни было анализа. Уже не в первый раз обращение к вечному представляет собой маскировку слишком немощной и поверхностной мысли, не ведающей даже о том, что должно ее питать (возьмите все трансформации современного права по сравнению с XIX веком). Надо признать, что Фуко никогда не придавал большого значения универсальному и вечному: все это только массовые или глобальные следствия определенных перераспределений сингулярностей в той или иной исторической формации и в условиях конкретного процесса формализации. Под поверхностью универсального происходят игры единичностей, их порождение, а универсальность или вечность человека представляют собой лишь тень определенной единичной и преходящей комбинации, которую несет определенная историческая страта. Единственный случай, когда универсальное заявляет о себе одновременно с появлением высказывания — это математика, поскольку "порог формализации" совпадает в ней с порогом возникновения. Во всех же иных сферах универсальное вторично [27]. Фуко может изобличать "движение логоса, возвышающего единичности до уровня понятий", поскольку "этот логос является фактически уже произнесенным дискурсом", заранее готовым, который возникает тогда, когда все уже сказано, когда все уже умерло и возвратилось в "безмолвную интериорность самосознания" [28]. Правовой субъект в тот момент, когда он создается, — это жизнь как носительница единичностей, как "полнота возможного", а не человек как форма вечности. И, конечно же, человек пришел на место жизни, на место правового субъекта в ту пору, когда жизненные силы на какое-то мгновение сформировали его облик, в политическую эпоху Конституций. Однако сегодня право еще раз поменяло свой субъект, потому что даже в человеке жизненные силы входят в другие комбинации и образуют иные фигуры: "То, чего люди требуют и что служит целью, является жизнью… Это жизнь в гораздо большей степени, нежели право, которое стало ставкой в политической борьбе, даже если последняя и формулируется с помощью тезисов права. Право на жизнь, право на тело, на здоровье, на счастье, на удовлетворение потребностей…, это право, столь непостижимое для классической юридической системы…" [29].