Апулей, Об интерпретации. (См. о терминологической паре abdicativus-dedicativus).
Плотин, 2,7,1.
Странно, что Башляр, говоря о ницшеанском воображении, пытается представить его в свете «психологии восхождения» ( L'Air et les songes, ch.5). Он не только сводит к минимуму роль земли и поверхности у Ницше, но и интерпретирует ницшеанскую «вертикальность» прежде всего как высоту и восхождение, тогда как на самом деле это глубина и спуск. Стервятник поднимается вверх лишь в редких случаях: он парит и «падает». Относительно Ницше следует также сказать, что глубина служит разоблачению идеи высоты и идеала восхождения; высота — не более чем мистификация, поверхностный эффект, который не вводит в заблуждение глаз глубины и рушится под его взглядом. См. по этому поводу комментарии Мишеля Фуко в «Nietzche, Freud, Marx», in Nietyhe, Cahiers de Royamnont, ed. de Minuit, Paris, 1967, pp. 186–187.
«Выросло много голов, затылка лишенных и шеи, Голые руки блуждали, в плечах не имея приюта, Очи скитались по свету, одни, безо лбов сиротея». (Цит, по: Тит Лукреций Кар, О природе, вещей, — М., Художественная литература, 1985 — С.282) — Примечание переводчика.
Nietzsche centre Wagner, epilogue 2.
Диоген Лаэртский, О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов, — М., Мысль, 1979-С.257–258. — Примечание переводчика.
Слово, подчеркивающее операцию, обратную «доказательству» ( monstration вместо demonstration ) . — Примечание переводчика.
Стоики уже разработали очень элегантную теорию Пустоты, как одновременно и сверх-бытия и упорства. Если бестелесные события — это логические атрибуты бытия и тел, то пустота подобна субстанции таких атрибутов. Она по природе отличается от телесной субстанции в том смысле, что нельзя даже сказать, что мир находится «в» пустоте. см. Брейе, La Theorie des incorporels dans I'ancien stoicisme , ch.3.
Диоген Лаэртский, цит. соч. — С.326. — Примечание переводчика.
Кант, Сочинения, т.3 — М., Мысль, 1964 — С.505.
Киркегор, Понятие иронии (Pierre Menard, Kierkegaard, sa vie, son oevre, pp. 57–59).
Ницше, Сочинения, т.1 — М., Мысль, 1990 — С.73.
См., Victor Goldshmidt, Le Systeme stoncien et I'edee de temps, Vrin, 1953.
Цицерон, О дивинации, 56. (см. Цицерон, Философские трактаты, — М., Наука, 1985 — С.239).
О несводимости бестелесного «выражаемого» даже к рациональному представлению см. Брейе, ор. cif., pp. 16–19.
V. Goldshmidt, 6 р. cil., p. 107.
О работе Жо Боске, целиком посвященной размышлениям о ране, событии и языке, см. две содержательные статьи в Cahiersdu Sad, nе 303, 1950: Rene Nelli, «Joe Bousquet et son double», Ferdinand Alquie, «Joe Bousquet et la morale du langage».
Cf. Joe Bousquet, Les Capitales, Paris, Le cercle du livre, 1955, p.103.
Maurice Blanchot, L'Espace litteraire, Paris, Gallimard, 1955, p.160.
См. эссе Клода Роя о поэте Гинсберге, Nouvel Observateur, 1968.
Cf. Maurice Blanchot, op. cit., p. 155: «Попытка возвысить смерть до самой себя, совместить две точки — ту, где она исчезает в самой себе, и ту, где я исчезаю из самого себя, — далеко не внутреннее дело; оно предполагает огромную ответственность перед вещами и возможно только при их посредстве…»
Ф. С. Фицджеральд, Последний магнат. Рассказы. Эссе — М., Правда, 1990 — С.484.
Malcom Lowry, Under the Volcano (New York: Lippincott, 1965), p.55.
М. Blanchot, op.cit., pp. 104–105: «При самоубийстве я хочу убить себя в некий определенный момент; я связываю смерть с теперь: да, теперь, теперь. Но ничто не указывает на иллюзорность и безумие этого Я хочу, ибо смерть никогда не бывает налицо… Самоубийство в этом смысле никогда не встречается со смертью. Скорее, оно является желанием устранить смерть как будущее, изъять ее из той части грядущего, которая выступает как сущность смерти… Мы, не в состоянии проецировать убийство самих себя; мы готовим себя для этого, мы действуем под взглядом последнего жеста, который, тем не менее, относится к категории нормальных вещей и дел. Но этот же жест не входит в поле зрения смерти, не касается ее, не удерживается в ее присутствии…»
Ф. С. Фиоджеральд, цит. соч . — С.497: «Просто мне нужен был полный покой, чтобы выяснить, каким образом у меня выработалась печальная склонность к печали, безотрадная склонность к безотрадности, трагичная склонность к трагизму, то есть каким образом я отождествил себя с тем, что внушало мне ужас или сострадание. Такое отождествление губительно для писателя. Наверное, по этому душевнобольные не работают. Ленин не стал бы по доброй воле страдать заодно с пролетариатом, Вашингтон — со своими солдатами, а Диккенс — со своими лондонскими бедняками. Когда Толстой пытался слиться с той жизнью, к которой было приковано его внимание, из этого ничего не вышло, одна фальшь…» (перевод дополнен — прим. пер. ). Этот отрывок служит замечательной иллюстрацией к психоаналитической теории маниакально-депрессивных состояний (в особенности, к теории Клейн). Однако, как мы увидим далее, в этой теории есть два проблематичных пункта. В первом случае манию слишком часто представляют как реакцию на депрессивное состояние, тогда как, по-видимому, она, напротив, определяет это состояние, — по крайней мере в структуре алкоголизма. С другой стороны, самоотождествление столь же часто представляют как реакцию на утрату объекта, тогда как, по-видимому, именно оно и предполагает эту утрату, влечет и даже «желает» ее.
Читать дальше