Эдмунд Гуссерль - Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга 1

Замечательно то, что предубеждения позволяют людям довольствоваться немногим в теоретическом аспекте. Сущностей, а следовательно и сущностного созерцания (идеации) не может быть, а потому, если обычная речь противоречит тому, то, значит, дело в «грамматическом гипостазировании», от коего никак нельзя допустить, чтобы тебя понесло к гипостазированию «метафизическому». Фактически наличествовать могут лишь реальные психические события «абстрагирования», каковые примыкают к реальному опыту или реальным представлениям. Посему наспех конструируются «теории абстрагирования», и психология, гордая своей опытностью, обогащается здесь — как и во всех сферах интенциональности (какие ведь составляют главные темы психологии) — измышленными феноменами, психологическими анализами, которые анализами даже не являются. Итак, говорится тут, идеи и сущности — это «понятия», понятия же — это «психические построения», «продукты абстрагирования», и как таковые они, безусловно, играют большую роль в нашем мышлении. «Сущность» же, «идея» или «эйдос» — лишь выспренние «философские» наименования «трезвых психологических фактов». И наименования опасные — уже ввиду своих метафизических подсказок.

Ответствуем: разумеется, сущности — это «понятия», если только понимать под таковыми — многозначное слово это разрешает — именно сущности. Но давайте же уясним себе тогда, что в таком случае говорить о психических продуктах — это нонсенс, равно как и о построении понятий, если только должно разуметь их строго и в собственном смысле слова. Иной раз в какой-нибудь статье читаешь: натуральный ряд чисел — это ряд понятий, — а спустя несколько строк: понятия — это построения мышления. Итак, поначалу сами числа — сущности — обозначались как понятия. Но тут мы спросим: разве числа не суть то, что они суть, — «складываем» мы, строим мы их или нет? Конечно же я осуществляю счет, я строю свои представления о числе («один плюс один»). Сейчас эти представления — такие, а потом, когда я снова начну их строить, — иные. В этом смысле по временам не бывает никаких, по временам же много разных, сколь угодно много представлений о числе — об одном и том же числе. Но именно поэтому мы вместе с тем и различили (да и как бы избежать нам такого различения): представление о числе — это не само число, это не «два», т. е. вот это единственное звено в натуральном ряде чисел, которое, как и все подобные звенья, есть некое невременное бытие. Итак, обозначать их как психические построения есть противосмысленность, прегрешение против совершенно ясного, в любой момент усмотримого в своей значимости, следовательно предшествующего любой теории смысла арифметической речи. Если понятия — это психические построения, тогда такие вещи, как чистые числа, — не понятия. Но если они понятия, то тогда понятия — не психические построения. Итак, необходимы новые термины — именно чтобы освободиться от столь опасных недоразумений.

Однако разве — возразят нам тут — не истинно и очевидно то, что понятия, или, если угодно, сущности вроде «красного», «дома» и т. д. проистекают путем абстрагирования из индивидуальных созерцаний? И разве не конструируем мы по собственной воле понятия на основе уже сложившихся понятий? Так, стало быть, речь все же идет о психологических продуктах. Ведь это все, — быть может, еще добавят к сказанному, — как в случае произвольных фикций: играющий на флейте кентавр, какого мы воображаем себе по собственной воле, — это ведь не что иное, как построение нашего представления. — Ответствуем: конечно же «складывание понятий», а также и свободное измышление осуществляются спонтанно, а все спонтанно порождаемое, само собой разумеется, есть продукт духа. Однако, что до играющего на флейте кентавра, то он есть представление в том самом смысле, в каком представлением называют представляемое, а не в том, в каком представление есть название психически-переживаемого. Конечно, сам кентавр — это не что-то психическое, он не существует ни в душе, ни в сознании, он не существует вообще нигде, ведь он «ничто», он — целиком и полностью «воображение»; точнее же говоря, переживание воображения есть во-ображение себе кентавра. Постольку, поскольку это так, самому переживанию, конечно, принадлежит нечто «принимаемое за кентавра», нечто «кентавро-мнимое», кентавро-сфантазированное. Но только не смешивайте же именно это переживание воображения с тем, что во-ображается в нем как таковом. [45] См. об этом в дальнейших разделах этой работы, посвященных феноменологическим анализам. Так и в спонтанном абстрагировании порождаемое — это не сущность, а сознание (о) сущности, и положение при этом таково: в то время как — и это, очевидно, сообразно с сущностью — дающее из самого первоисточника сознание (о) сущности (идеация) в себе самом необходимо есть сознание спонтанное, для чувственно дающего, опытно схватывающего сознания спонтанность — внесущностна, — индивидуальный предмет может «являться», может осознаваться, но и без всякой спонтанной «деятельности» «над» ним и «на» нем. Так что нет никаких мотивов, — разве что кроме мотивов смешения, — которые могли бы требовать отождествления сознания сущности и самой сущности, а тем самым и психологизации последнего.