Эдмунд Гуссерль - Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга 1

Если принять во внимание дальнейшие структурные различия, какие сказываются определяющими для характеров разума, — на различия по основным видам тезисов, на различия тезисов простых и фундируемых и на пересекающиеся с названными различия одночленных тезисов и синтезов, — то общая феноменология разума разветвляется. Главные группы проблем разума (проблем очевидности) сопрягаются с главными родами тезисов и теми материями полагания, какие, по мере сущности, требуются первыми. На первом месте, естественно, стоят пра-докса, доксические модальности с соответствующими им модальностями бытия.

Преследуя такие цели теории разума, необходимо достигаешь проблем прояснения формальной логики со стороны такой теории, а также и прояснения параллельных ей дисциплин, названных у меня формальной аксиологией и практикой.

Отошлем поначалу к прежним соображениям [145]касательно чистых учений о формах предложений и специально предложений синтетических в сопряженности таковых с предикативным доксическим синтезом, равно как с доксическими модальностями и далее — с принадлежными к актам душевного и волевого синтетическим формам. (Так, к примеру, к формам предпочитания, оценивания, желания «ради другого», к формам аксиологических «и» и «или»). В таких учениях о формах говорится — ноэматически — о синтетических предложениях по их чистой форме, причем вопрос о значимости и незначимости для разума не встает. Тем самым такие учения еще не принадлежат к тому слою, что учение о разуме.

Но как только мы поднимаем этот вопрос, причем для предложений вообще, поскольку они мыслится как определенные исключительно чистыми формами, мы обретаемся в пределах формальной логики и вышеназванных параллельных ей формальных дисциплин, какие по своей сущности возводятся на соответствующих учениях о формах как предварительных своих ступенях, В синтетических формах — как формы тезисов и, соответственно, предложений соответствующей категории предложений они, явно, предполагают весьма многое, оставляя притом это многое неопределенным по его обособлению, — заложены априорные условия возможной значимости, какие достигают своего выражения в сущностных законах дисциплин, сюда относящихся.

Специально же в чистых формах предикативного (аналитического) синтеза заключены априорные условия возможности доксической достоверности разума, — говоря же ноэматически, возможной истины. Объективное выявление таковых совершает формальная логика в самом узком смысле — формальная апофантика, (формальная логика «суждений»), обладающая своим фундаментом в учении о формах этих «суждений».

Подобное же значимо и для синтезов и ноэматических коррелятов таковых, принадлежных к сфере душевного и волевого, следовательно для относящихся к ним видов синтетических «предложений», систематическое учение о формах каковых вновь составляет подоснову для построения учений о формальной значимости. Дело в том, что в голых синтетических формах этих сфер (например, во взаимосвязях целей и средств) действительно заложены условия возможности аксиологической и практической «истины». При этом, в силу «объективации», какая, к примеру, совершается и в актах душевного, любая аксиологическая и практическая разумность оборачивается — способом, нам понятным, — разумностью доксической, ноэматически же — истиной, a предметно — действительностью: мы говорим об истинных или о действительных целях, средствах, совершенствах и т. д.

Само собой разумеется, со всеми этими взаимосвязями сопрягаются особые и в высшей степени важные феноменологические исследования. Уже сам вид только что данной формальным дисциплинам характеристики феноменологичен, и он предполагает многое из проведенных нами анализов. В чистой логике, разрабатываемой «догматически», исследователь схватывает, абстрагируя, апофантические формы («предложение вообще», или «суждение», суждение категорическое, гипотетическое, конъюнктивное, дизъюнктивное и т. д.) и фиксирует для них аксиомы формальной истины. Такой исследователь не знает ровным счетом ничего об аналитическом синтезе, о ноэтически-ноэматических сущностных сопряжениях, о включении вычлененных и понятийно зафиксированных им сущностей в сущностные комплексы чистого сознания; он, изолируя, изучает то самое, что свое полное разумение может находить лишь в полноте сущностных взаимосвязей. Лишь феноменология, возвращаясь к источникам интуиции в трансцендентально очищенном сознании, проясняет для нас, в чем тут, собственно, дело, если мы говорим то о формальных условиях истины, то о формальных условиях познания. В общем виде феноменология просвещает нас относительно сущности и сущностных отношений, принадлежных понятиям познания, очевидности, истины, бытия (предмет, положение дел и т. д.); она учит нас уразумевать построения как вынесения суждения, так и самого суждения, тот способ, каким структура поэмы оказывается определяющей для познания, то, каким образом «предложение» играет при этом свою особую роль, а затем и различные возможности его «полноты» по мере познания. Феноменология показывает, какие способы ис-полнения служат сущностными условиями разумного характера очевидности, о каких видах очевидности всякий раз спрашивается и т. д. В особенности же феноменология позволяет нам уразуметь то, что, когда мы говорим об априорных истинах логики, речь идет о сущностных взаимосвязях между возможностью интуитивного исполнения предложения (благодаря чему соответствующее положение дел достигает синтетического созерцания) и чисто синтетической формой предложения (формой чисто логической) и что одновременно первая возможность есть условие возможной значимости предложения.