Этим оно отличалось от аналогичных движений других стран. Небольшая доля пьемонтской аристократической крови, влившись в вены итальянской нации, растворилась в ней практически без следа. Историческое правое движение оказало достойное упоминания влияние не столько в области внутренней национальной политики и выработки общей доктрины государства, сколько во внешнеполитической сфере, что увенчалось заключением Тройственного Союза. Успешное завершение этого проекта могло бы вывести Италию из-под влияния идеологий Французской революции, заставив её обратить свой взор к идеологиям, ещё сохранявшимся в традиционных центрально-европейских государствах, что в свою очередь неизбежно привело бы к пересмотру основополагающих политических идей. Однако, этого не произошло. Поэтому историческое правое движение, погрязшее в умеренном либерализме, не оставило чёткого исторического наследия. После распада Тройственного Союза и вступления Италии в войну на стороне Антанты, защищавшей помимо своих материальных интересов дело демократии (несмотря на участие самодержавной России, которой пришлось столь дорогой ценой заплатить за свою ошибочную политику), Италия вернулась к прежним идеям периода Воссоединения, неразрывно связанным с интернациональными революционными движениями 1848-49 гг. Помимо того, всякое националистическое оправдание поддержки интервенции теряет свой смысл, стоит лишь вспомнить общественно-политическое положение «победоносной» Италии, где антинациональные силы всех мастей практически не встречали ни малейшего сопротивления, правительство не предпринимало никаких шагов для коренного изменения ситуации, и до прихода фашистов к власти не существовало правой партии в законодательном смысле. Что стоили в такой ситуации территории, заработанные в качестве частичного удовлетворения ирредентистских
[1] Ирредентизм — политическое движение, направленное на присоединение к основной территории земель временно попавших под протекторат иностранных держав. В данном случае (1866 г.) речь идет об итальянских территориях, еще находившихся под властью Австрии, (прим. перев.).
требований?
Ссылка на историческое правое движение, действовавшее в рамках парламентской системы, требует некоторых уточнений. Строго говоря, термин «правое», учитывая тот смысл, который мы вкладываем в это понятие, в данном контексте не вполне адекватен, так как предполагает некую двойственность. Исторически итальянские правые появились в рамках многопартийного парламентско-демократического режима как оппозиция «левым», что существенно отличается от ситуации, привычной для прежнего традиционного строя, где самое большее допускалось лишь нечто типа английского парламента в его первоначальном довикторианском виде. Существовала одна партия, представлявшая правительство (это и были в некотором смысле «правые»), и оппозиция, однако не как идеологическая или принципиальная оппозиция системе, но как оппозиция внутри системы (или структуры), нацеленная на позитивную и конструктивную критику, никак не затрагивающую в некотором роде трансцендентную и неприкосновенную идею государства. Подобная «функциональная» оппозиция, ограниченная чёткими рамками и сохранявшая лояльность к государству, не имела ничего общего с современными оппозиционными партиями, действующими как заблагорассудится и стремящимися к захвату власти и государства и даже к установлению анти-государства, что в прошлом было целью республиканской, а сегодня — коммунистической партии.
Поэтому правое движение следует понимать в вышеуказанном традиционном смысле как движение, прежде всего, политическое, а не экономическое. Только на стадии инволюции, характеризующейся возникновением демократического парламентаризма с многопартийной системой, возникают правые партии, которые фактически являются простой оппозицией левым и практически ничем не превосходят своих противников. Но с точки зрения принципов правое движение является (точнее, должно являться) высшей инстанцией, охранителем и носителем ценностей, непосредственно связанных с идеей истинного государства. Ценностей, в некотором роде центральных, то есть — согласно превосходству, заложенному в самом понятии авторитета или верховной власти — стоящих выше всякой партийной оппозиции.
Этих замечаний вполне достаточно для прояснения нашей позиции, напрямую связанной с великой европейской политической традицией, под которой следует понимать не частный общественно-политический строй, взятый как идеальный образец, но те основополагающие идеи, которые, видоизменяясь в соответствии с конкретной исторической ситуацией, неизменно лежали в основе различных государств и никогда не подвергались сомнению. Похоже, наши современники вследствие крайне странной амнезии окончательно утратили всякое адекватное и живое представление о мире, который принято клеймить «старорежимным». Столь необычная забывчивость вызывает вполне обоснованные сомнения в её естественном происхождении. В лучшем случае (отбросив фальсификации и предрассудки определенного сорта историографии) можно посчитать это патологическим следствием глубоких потрясений, которые пришлось пережить нашим современникам. Заслуживает внимания и то, что самодовольные критики «старого строя» предпочитают направлять свою полемику не на сами основополагающие принципы, а на отдельные формы их воплощения, неизбежно подверженные искажениям и извращениям, порче и упадку и, в любом случае, обусловленные сравнительно неповторимыми историческими условиями. Однако, ни конъюнктурные обстоятельства, ни продолжительность существования тех или иных форм, которые естественно рано или поздно устаревают, не влияют и не должны влиять на ценность принципов. Именно последнее служит пробным камнем для каждого, кто пытается постичь существенное, ещё не отупев окончательно от уловок историзма.
Читать дальше