Эдмунд Гуссерль - Картезианские размышления

Третье. Было бы очень важно строго отграничить «хабитуальные особенности» от так называемых «психических предрасположенностей», а с другой стороны, отличать их также от «свойств характера» и выявить соотношение между ними.

Четвертое. Следовало бы глубже обосновать то обстоятельство, что хабитуальные особенности принадлежат чистому трансцендентальному, а не «психологическому», «человеческому» Я. Или дело обстоит иначе?

Я бы не смог сказать, что подлинные идеальные предметы — идеи, идеальные понятия и сущности — представляют собой «продукты», «интенциональные образования», которые создаются в ходе выполняемых субъектом операций. И не только потому, что в моей интуиции эти предметности показаны как несотворимые и невозникшие, но и по той причине из области теории науки, что идея эйдетической науки в этом случае либо оказывается бессмысленной, либо превращается в идею «особого рода творения». Другими словами, в силу содержащейся в тексте предпосылки невозможно было бы познать что-либо эйдетически; каждое такое «познание» словно уклонялось бы от того, что требовалось познать, и создавало бы нечто иное, что мы познать вовсе не намеревались. Возможно, те предметности, которые в Логических исследованиях первоначально рассматривались как идеальные, т. е. значения, предложения, сочетания предложений, и не являются идеальными предметами (это я хотел, среди прочего, показать в своей книге Литературное произведение искусства), однако из этого еще не следует, что вообще все то, что вначале было названо «идеальным», должно потерять свою бытийную изначальность, свою идеальность в строгом смысле слова. — Трудности, связанные с проблемой интерсубъективного взаимопонимания и интерсубъективной науки, также не позволяют мне согласиться с оспариваемым здесь утверждением.

Примечание на полях: Нам возразят, что наука, философия, развивается все же благодаря сотрудничеству философствующих, объединенных в научное сообщество, и на каждой своей ступени лишь при таком сотрудничестве достигает совершенства, то на это Декарт вполне мог бы ответить: как философствующий в одиночестве, или частным образом, я могу быть многим обязан другим людям, но то, что они считают истинным, что они предлагают мне как якобы познанное и обоснованное ими, пока лишь навязывается мне как внешнее требование. Если я приму эти познания, то должен буду оправдать их из собственного совершенного усмотрения. В этом состоит моя теоретическая автономность — моя, как и любого подлинного ученого.

В подтверждение этой интерпретации см.: Lettre de l’auteur переводчику Principia (Descartes, Werke).

Вероятно, одно слово в этом месте пропущено.

См. первое из примечаний Романа Ингардена (далее: Ингарден, 1 и т. д.).

См.: Ингарден, 2.

См.: Ингарден, 3.

См.: Ингарден, 4.

См.: Ингарден, 5.

См.: Ингарден, 6.

См.: Ингарден, 7.

См.: Ингарден, 8.

См.: Ингарден, 9. Девятое примечание относится к фрагменту текста, начинающемуся с последнего абзаца двенадцатого параграфа.

См.: Ингарден, 10.

Mutalis mutandis, все это, по-видимому, справедливо и для психологии внутреннего, или чисто интенциональной психологии, которую мы представили как возможную параллель к конститутивной и, вместе с тем, трансцендентальной феноменологии. Единственно радикальная реформа психологии состоит в чистой разработке интенциональной психологии. Этого требовал уже Брентано, но, к сожалению, им не был еще осознан основной смысл интенционального анализа, а следовательно, не был найден метод, руководствуясь которым только и можно создать такую психологию, поскольку именно он впервые раскрывает ее подлинную и поистине бескрайнюю проблематику.

См.: Ингарден, 11.

См.: Ингарден, 12. Примечание относится ко всему начальному фрагменту § 32.

См.: Ингарден, 13.

Не стремись к внешнему, возвратись в себя, во внутреннем человеке обитает истина (лат.)

1Р. Ингарден цитирует «Картезианские размышления» по их французскому переводу. В дальнейшем мы приводим в постраничных сносках соответствующий фрагмент немецкого текста и его перевод на русский язык по настоящему изданию