Ролан Барт - Сад, Фурье, Лойола

17. В 1785 г. в Венсенне пенитенциарная администрация отказалась передать узнику «Исповедь» Руссо. Сад комментирует: «Они оказывают мне много чести, считая, что автор-деист мог бы быть для меня дурной книгой; я бы хотел остаться при своей просьбе… Знайте же, что точка зрения, коей мы придерживаемся, делает вещь хорошей или дурной, а не вещь сама по себе… Исходите из этого, господа, и имейте здравый смысл уразуметь, посылая мне книгу, какую я у вас прошу, что Руссо может быть опасным автором для тупых ханжей вроде вас и что это превосходная книга для меня. Жан-Жак для меня то же, что для вас какое-нибудь „Подражание Иисусу Христу“…» Цензура отвратительна на двух уровнях: потому что она репрессивна и потому что она глупа; выходит, у нас всегда возникает противоречивое желание и бороться с ней, и преподать ей урок.

18. Сад, внезапно переведенный из Венсенна в Бастилию, превращает это прямо-таки в историю, потому что ему не позволили взять его большую подушку, без которой он не может спать, так как голову ему надо класть чрезвычайно высоко: «Ах, варвары!»

19. Страстью маркиза де Сада на протяжении всей его жизни была никоим образом не эротика (эротика — нечто совсем иное, нежели страсть); это был театр: связи молодости с многочисленными барышнями из Опера, полугодовой ангажемент актера Бурдэ в Ла Косте; а во время мучений — одна-единственная мысль: поставить собственные пьесы в театре; едва выйдя из тюрьмы (1790), Сад адресует множество обращений к французским актерам; и наконец, как известно, театр в Шарантоне.

20. Множественность ролей, которую Сад прекрасно осознавал и встречал с улыбкой: в 1793 г. гражданину Саду предложили выступить в роли присяжного-обвинителя в преступлении, подлежащем ведению обычного права (дело о фальшивых ассигнациях): это — двоякое слушание садовского текста (жизнь Сада образует его часть): защитник и уголовный судья объединились в одном и том же субъекте подобно тому, как соссюровские анаграммы вписываются в ведический текст (но что остается от субъекта, который с радостью соглашается на двойное вписывание?).

21. Философия в коридоре: будучи заключенным в Сент-Пелажи (ему шестьдесят три года), Сад, как говорят, использовал «все средства, какие подсказывало ему воображение… чтобы соблазнять и совращать молодых людей (удовлетворять похоть, ошарашивая юношей), которых несчастные обстоятельства заточили в Сент-Пелажи, а случай поместил в тот же коридор, что и его».

22. Всякое содержание под стражей представляет собой систему; стало быть, в рамках этой системы происходит ожесточенная борьба, но не для того, чтобы освободиться от нее (это было не во власти Сада), но для того, чтобы ослабить принуждение. Узник на протяжении около двадцати пяти лет жизни, Сад в тюрьме фиксировал внимание на двух вещах: прогулке и письме; правители и министры непрестанно то делали ему в этом уступки, то отказывались от них, как с погремушкой для ребенка. Потребность и желание прогулки понятны без комментариев (хотя Сад всегда связывал лишение прогулки с одной и той же символикой, символикой ожирения). Всем известно, что запрещение писать равносильно книжной цензуре; но самое печальное здесь — то, что письмо подавляется в его материальности; Саду запрещают «всякое пользование карандашом, чернилами, пером и бумагой». Цензуре подвергаются рука, мускулы, кровь и пальцы, выводящие слово, держась за перо. Кастрация оказывается сплошной, сперма письма уже не может истекать; арест ведет к воздержанию; без прогулки и без пера, Сад толстеет, становится евнухом.

1. Фурье: приказчик в лавочке («Это приказчик из лавочки, который собирается перемешать политические и моральные библиотеки; это постыдный плод античного и современного шарлатанства»). Его родственники занимались в Безансоне торговлей сукнами и ароматическими пряностями; торговля отвращает его, ароматическое вещество вызывает приязнь в форме «тонкого тела», аромаля, который (среди прочих) надушит моря; кажется, при дворе марокканского короля был директор Службы Королевских эссенций; если отвлечься от монархии и от директора, то такой титул восхитил бы Фурье.

2. Фурье был современником двух величайших событий в Истории современности: Революции и Империи. Однако же в произведениях этого социального философа не отыскать и следа этих двух землетрясений; Наполеон — всего-навсего тот, кто попытался овладеть внутренним транспортом, так называемыми гужевыми перевозками (roulage), относящимися к Переходной эпохе в материальной жизни (Переходная эпоха в политике символизируется маклерством (courtage)).