Александр Богданов: Культурные задачи нашего времени

В дальнейшем развитии танцы утрачивают эту прозрачную определенность их функции, как и большую долю своего идеологического значения. Мы их знаем почти уже исключительно как «средства развлечения». Они, однако, вполне сохранили свой открыто-социальный характер. Создавая единство настроения, они способствуют психическому сближению людей, и это их свойство, сознательно или бессознательно, продолжает эксплуатироваться, в особенности для подготовки семейной связи между молодыми людьми брачного возраста. Даже в приятном возбуждении, вызываемом танцами, существенным моментом является социальное единение людей в их физической активности. [5] Бюхер в книге «Работа и ритм» (русское изд. 1889, стр. 88) отмечает, что уже грекам была хорошо известна социализирующая сторона пения и танцев. Он цитирует мнение Платона о ритме: посредством удовольствия, связанного с ритмом, боги возбудили в людях склонность к движению и пляске и посредством пения и танцев связали людей между собою . Другое аналогичное место из Платона («Протагор») — «Как ритм, так и гармония заставляют усваивать мальчиков, чтобы они были более кроткими и, научаясь соблюдать такт, были бы полезны как словом, так и делом, потому что жизнь людей нуждается в гармонии и согласии». Военные успехи лакедемонян — говорит Бюхер — приписывались во многом дисциплине, достигнутой юношеством вследствие упражнений в плясках. Вообще, оставаясь одним из видов идеализированного языка эмоций , танцы обладают и организующей функцией, подобно языку, только, разумеется, очень ослабленной количественно.

В гораздо большей степени то же самое относится к искусству музыки. Ее родство с танцами совершенно такое же, как родство речи с мимикой. Музыка представляет в наше время сложный и высокоразвитый язык эмоций, благодаря этому она удержала в значительной мере и непосредственно-организующую роль, очевидную для всякого, в форме, напр., трудовой песни и марша. Целый ряд мифов о волшебной музыке и песнях, которым подчиняются силы стихий и людей, идеально выражает это значение искусства гармонии и мелодии для борьбы с природой, для победы над нею. [6] Напомню только предание финского и эстонского эпоса о Вейнемейнене, творящем и строящем посредством песен, — греческий миф о музыке, под звуки которой камни сами складывались в городские стены, — и еврейский о разрушении стен звуками военной музыки. Не случайно некоторые мыслители-идеалисты (особенно Шопенгауэр) ставили музыку в прямую связь с миром «идей», т. е. высших организующих форм бытия, по их понятиям. [7] Кант считал музыку бесполезным шумом: он, по-видимому, просто не понимал ее. Всякий незнакомый язык первоначально воспринимался людьми, как бесполезный шум; уловить его организующую функцию можно лишь тогда, когда его понимаешь. Отбросив метафизическую оболочку и преувеличение, мы получим из этого то, что есть на самом деле: музыка — одна из организующих форм социального бытия.

Скульптура, живопись, архитектура, действуя другими средствами, достигают по существу тех же целей, как поэзия с одной стороны, музыка — с другой. Художественные пластические образы, подобно понятиям, концентрируют, закрепляют человеческий опыт и передают его коллективу. Миф о божестве и его статуя, бытовой очерк и жанровая картина, живой рассказ о минувших победах и колонны, арки, памятники, воздвигнутые по поводу их — могут быть вполне параллельны по содержанию, различаясь лишь способом символизации. Мировые типы в скульптуре и живописи, подобно мировым типам в поэзии, охватывают не меньшую сумму действительного и важного для жизни, чем высшие концепции философии, чем высшие обобщения науки. Идеал жизни полной и могучей, гармоничной и всепобеждающей, выражен в скульптуре античного мира, в статуях его богов, ярче и, быть может, глубже, чем в философии «сверхчеловека» у Ницше. Великие культурные идеи всех нагляднее, всего целостнее, всего убедительнее выступают именно в пластических и живописных образах.

Но те же искусства не менее способны организовать коллективные чувства и настроения. Целая область живописи — ландшафт — по содержанию вполне параллельна музыке и лирической поэзии. Архитектура же вообще может рассматриваться, как язык длительных и глубоких коллективных настроений по преимуществу. Разве архитектура гигантских сооружений императорского Рима не есть сплошное каменное выражение национальной гордости властителей мира? И разве готический храм не представляет вековой каменный призыв к отрешению от всего земного? Отсюда — огромное воспитательное значение архитектуры: она воплощает, и закрепляет, и непрерывно передает от поколения к поколению преобладающие социальные эмоции народов и классов; она организует чувства потомков в соответствии с переживаниями их предков, — больше всякого другого искусства она — хранительница организующей традиции.