Александр Богданов: Культурные задачи нашего времени

Аналогичным образом обязательность права сводится к тому, что оно есть закон, т. е. право. Принудительность обычая в том, что «всегда так велось», т. е., что он есть обычай; приличие в том, что «этого требуют хорошие манеры», т. е. что оно есть приличие… Всюду перед нами один и тот же фетишизм отвлеченного : норма «отвлекается», отрывается от конкретной социальной практики людей, превращается в нечто самодовлеющее, но подчиняющее себе людей. Без этого фетишизма они были бы бессильны. Например, когда индивидуалисту доказывают условность, историчность, социальное происхождение нравственных норм, то он понимает это, как голое их отрицание, и впадает в великий гнев против «безнравственности» противников.

Как иллюстрацию, я приведу один траги-комический эпизод из моего собственного опыта. Лет 15 тому назад, в одном университетском городе, мне пришлось вступить в местную «марксистскую» организацию. Она состояла из нескольких десятков интеллигентов, и несмотря на свое страшное название, занималась невинными вещами — в сущности, просто самообразованием. Ее руководители находили обыкновенный марксизм «вульгарным», и поставили себе задачей обосновать программу и построить организацию на чисто нравственных началах [21] Выражением этих усилий явилась, ныне благополучно забытая, книга П. Нежданова «Нравственность» — синтез идей П. Лаврова и Канта с марксизмом. . В нескольких кружках, объединенных «центральным кружком», при строжайшей конспирации, велись отчаянные диспуты о «свободе воли», об абсолютном принципе нравственности, о предпосылках познания, и т. под. Познакомившись с постановкой вопросов, я заявил, что считаю себя «вульгарным» марксистом, а в нравственных принципах вижу социальный фетишизм, обусловленный отношениями производства. Мне едва не пришлось дорого поплатиться за свою смелость. Мои нравственные товарищи, собираясь без меня, стали обсуждать, не следует ли исключить меня из организации за безнравственность, и склонялись к утвердительному решению: человек считает нравственность фетишизмом, — очевидно, он человек безнравственный. Только по счастливой случайности я успел, поругавшись с руководителями, по собственной инициативе уйти из организации, не дождавшись постановления; и только впоследствии от одного из товарищей я узнал, как близок был к приятной возможности получить чин и звание «исключенного за безнравственность». Так нераздельна мораль от фетишизма в современном интеллигентском сознании.

Впоследствии, во времена «Проблем идеализма», г. г. идеалисты, переходившие тогда на службу к буржуазии, выдвигали против нас, скрывавшихся под фирмой «реализма», следующее ужасное обвинение: «вы хотите объяснить происхождение нравственности из материальных условий, — значит, вы отрицаете то, что есть для личности самого священного и абсолютного».

В докапиталистические эпохи, а также у сохраняющихся теперь остатков феодальных классов фетишизм норм бывает иной, более конкретного характера: их источником является личный авторитет, реальный или мнимый: для прав — реальная фигура властителя, для нравственности — мнимые персонажи богов. Эти образы, конечно, также воплощали в себе организационные потребности коллектива, и под своей живой, яркой оболочкой были, по существу, столь же бессодержательны: источником нормы, ее санкцией оказывался просто произвол.

Следы такого, более древнего фетишизма удерживаются обыкновенно и в новейшем, отвлеченном: первоисточником мира норм и здесь большей частью признается некоторый верховный авторитет — но он весьма непохож на старые авторитеты. Развитое индивидуалистическое мышление не может принять его в образе живой, человекоподобной индивидуальности, — личность привыкла замыкаться от всякой другой конкретной личности, привыкла отстаивать свою отдельность и автономность от других, ей подобных. Поэтому верховный авторитет, для этого типа мышления возможен лишь в совершенно обезличенном до полной бессодержательности, опустошенном виде: все его человеческие признаки исчезают, расплываясь в концепции «абсолютного».

Итак, фетишизм социальных норм неразрывно связан в индивидуалистическом, как и в авторитарном мире, с их принудительностью. Поскольку эта принудительность нужна и полезна классу или обществу, постольку фетишизм культурно-необходим.

Если фетишизм социальных норм обусловлен дроблением коллектива, маскирующим этот последний, и скрывающим его от мышления личности, то пролетарская культура, основанная на объединении людей в новый коллектив, очевидно, не нуждается в фетишизме, и должна с ним покончить. Так это и происходит в действительности.