Герман Дейс - САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

- Российские чиновники привезли в присоединившиеся к российской империи мелкие пограничные страны коррупцию, ты большую часть прожил в одной такой бывшей стране, поэтому ни хрена не можешь знать о ненависти Семёныча к ближним своим, а наша характерная национальная особенность в том, что мы все друг друга терпеть не можем…

Сбить Жорку с мысли было так же трудно, как в своё время с огневой позиции.

- …Поэтому наши олигархи вкладывают бабки в европейскую инфраструктуру, а наше государство от души прощает золотовалютные долги всяким сраным африканцам и прочим недоразвитым папуасам, а своим задолжавшим по квартплате бабушкам – шиш с маслом.

- Какая-то неубедительная параллель, - сказал Сакуров и тоже налил себе самогонки. – Скорее всего, с африканцев долги трясти дело менее перспективное, чем выгонять родных бабушек на улицу.

- Что, думаешь, американцам легче из африканцев с латиносами долги вышибать? Но вышибают же!

- В общем, да, они вышибут, - согласился Сакуров, а затем, вернувшись к первоначальной теме, заметил: – Только я как-то не почувствовал, чтобы Семёныч меня ненавидел.

- Ничего, обрастёшь хозяйством, как Виталий Иваныч, почувствуешь.

- А почему он тогда не ненавидит Варфаламеева, Мироныча и пастухов, которые приезжают из Лопатино?

- Дело в том, что Семёныч не знает, что мы знаем о его неудачной квартирной афёре и его статусе аборигена. То есть, он по-прежнему считает себя столичным дачником, и это помогает относиться ему покровительственно к пастухам, Варфаламееву и даже Миронычу. К тому же Варфаламеев пропойца ещё хуже Семёныча, а Мироныч грамотно прикидывается бедным родственником.

- Верно, - согласился Сакуров и сначала вспомнил сынка Семёныча, любившего спьяну звонить о папашиных делах, а потом перед глазами Константина Матвеевича возник образ Мироныча, профессионального сквалыги, вечно небритого и вечно одетого в какие-то непотребные опорки. – Но, всё равно, Семёныч мне нравится.

- Он и мне нравится, потому что по сравнению с Гришей или Жуковым Семёныч – просто душа человек. Но даже таких, как Семёныч, со всеми его недостатками и тараканами, у нас в стране раз-два и – обчёлся. Согласен?

- Да, блин, - согласился Сакуров и вспомнил свои прошлогодние мытарства, когда он почти пешком добирался от Сухуми до Угарова. Сакуров и голосовал, и просил вагонных проводников подвезти его хотя бы несколько станций, но добрые русские люди всюду его гнали взашей, и разве что по шее не давали. Поэтому приходилось ехать либо в товарных вагонах, либо тащиться пешком, добывая на пропитание разной подённой работой. Некоторые работодатели, тоже добрые русские люди, кормили Сакурова объедками, а некоторые не давали и этого. И, когда грязный, обтрепавшийся, заросший бродяга делал свою работу, просто гнали на улицу с помощью собак и местной милиции. (18) – А что ты скажешь насчёт учительницы? – вдруг пришло в голову поинтересоваться Сакурову.

- Сволочь, - кратко охарактеризовал соседку Жорка.

- Почему?

- Она меня летом на два десятка яиц поимела.

- Как?

- Да как-то бухали мы втроём, и пришла моя очередь выставлять, а в кармане – как после бани. Ну, взял я корзинку с яйцами и толкнулся к Шуре…

Шурой звали одну из немолодых вековух.

- …Шура в отказ, потому что у неё своих яиц девать некуда. Тут учительница. Отсчитала себе два десятка и дала мне пол-литра. А наутро я вспоминаю, что брал у учителки водку, но не помню, рассчитался или нет. В общем, канаю к ней и спрашиваю. А она, сука, сразу прочухала ситуацию и говорит, что не рассчитывался. Ну, я ей ещё два десятка подогнал. А в это время Шура во дворе была и всё слышала. А потом просветила меня насчёт этой столичной макаки.

- Что ты говоришь? – удивился Сакуров. – Однако зря ты за два десятка яиц её и сволочью, и сукой, и макакой обзываешь.

- Мудак! – разозлился Жорка. – Ведь дело не в двух десятках каких-то сраных яиц, а…

- Ладно, ладно! – замахал руками Сакуров. – Успокойся! Кстати, давай лучше Варфаламеева послушаем.

- Обрыв над Днепром,

Стою и думаю так:

Нет, я не сокол! – причитал в это время Варфаломеев, закрыв глаза и размахивая пустым стаканом. Это характерное японское хокку якобы от самого Басё, но в переводе спившегося штурмана дальней авиации, Варфаламеев предварил кратким описанием одного из периодов жизни великого японца, который сотворил данное хокку после завязавшейся переписки с Тарасом Шевченко.

- Есть, чтоб вы знали, в Москве такая станция метро, «Сокол» называется, - прекратил литературные чтения Семёныч и приступил к собственному повествованию, словно включился после специального звукового сигнала. Варфаламеев слегка догнался и приготовился слушать Семёныча, а Жорка снова отвлёк Сакурова частной беседой.