Герман Дейс - САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

Короче говоря, чтобы печи окончательно не погасли, а теплолюбивый персонал, предварительно взбеленившись, не побежал жаловаться начальнице станции, в этот раз Сакуров на работе задержался. И, на всякий случай оплакивая поросят сухими мужским слезами, вовсю суетился то в угольном складе, то возле двух вверенных ему (или Жорке, но какая разница) печей. Однако уголь на складе оказался хреновый, а водяной расширитель над одной печкой прохудился, поэтому конца и края Сакуровским мучениям не предвиделся.

«Ай-я-яй! – мысленно причитал бедный бывший морской штурман, бегая вдоль состава с углем. – Пропали мои поросята! Бедная моя Алла Борисовна, бедная моя Надежда Константиновна…»

И, пока одна сердобольная служащая станции ходила домой за пластилином, Константин Матвеевич лазал по вагонам и скидывал с них уголь. Потом он залепил пластилином течь, а затем взялся таскать к печкам сброшенный с вагонов уголь. Натаскав его достаточное количество, Сакуров принялся шуровать в печах, а перед его глазами стояли его любимые свинки, Алла Борисовна и Надежда Константиновна. Первую он прозвал за умение визжать особым басистым визгом, вторая удостоилась своего прозвища из-за интеллигентного выражения толстеющей хари.

- Ай-я-яй! – уже вслух причитал Константин Матвеевич, припуская со станции в деревню. Оставленный им персонал железнодорожного предприятия балдел в рукотворном тепле, а сам творец был в мыле, как ездовая собака.

Прибежав домой, Сакуров обнаружил полный порядок: в дом и во двор в его отсутствие никто не залез, а возле ворот, запирающих выход со двора, прямо на снегу лежала какая-то куча. Константин Матвеевич обнаружил данную кучу случайно, когда пошёл за водой. Темень стояла уже густая, а на всю деревню имелся только один фонарь возле избы Семёныча. Тем не менее, возвращаясь от колодца домой, Сакуров невольно обратил внимание на темнеющее возле ворот тело – не тело, пятно – не пятно. Константин Матвеевич шустро смотался в избу, поставил воду на печь, растопил её и побежал проверять, что это за пятно?

При приближении к неопознанному с дистанции колодца объекту оказалось, что это Мироныч. Сначала – в процессе приближения – Сакуров обнаружил ядрёный запах, исходящий от знаменитой дохи старого мерзавца, потом, когда край дохи был приподнят, Константин Матвеевич идентифицировал и самого односельчанина.

- Ну и здоровье у гада, - пробормотал Сакуров, прислушиваясь к ровному дыханию дрыхнущего односельчанина, - мороз градусов пятнадцать, а ему хоть бы хны…

Он направился обратно домой, и в это время Мироныч подал голос:

- Вы, Костя, занимайтесь своими делами, а я пока постерегу наших поросят.

- Моих! – рявкнул Константин Матвеевич.

- Было бы лучше, если бы вы перенесли меня в свою избу, - предложил, словно не и не слышал возражения соседа, старый сукин сын. – Там я могу лучше стеречь наших поросят…

- Сейчас! – огрызнулся Сакуров и побежал делать свои дела: надо было подоить козу, покормить поросят, покормиться самому и принести дровишек для утренней растопки.

Справившись с домашними делами в считанные сорок минут, Константин Матвеевич снова заколотил сараи и пошёл за Миронычем. Старый хрен снова дрых, как ни в чём не бывало, поэтому, не напрягая интеллекта на предмет выбора способа транспортировки известного груза в сторону выпивающих односельчан под гостеприимным кровом Семёныча, Сакуров ухватился за край дохи Мироныча и поволок его по снегу туда, куда надо. По пути Мироныч проснулся и, как всякий русский, который любит быструю езду, стал понукать соседа. Больше того: запел какую-то подходящую случаю песню про тройку с бубенцами или ещё чем-то там.

- Ну, сука, - бормотал бывший морской штурман, тормозя у крыльца Семёныча. Оставив Мироныча лежать у калитки, Сакуров вошёл в избу. Там он обнаружил давешнюю компанию, работающий телевизор и полное изобилие на столе, что говорило о бесславном конце ещё одной стодолларовой бумаги. Тачка Семёныча, кстати, стояла на улице. А это уже говорило о готовности бывшего столичного, теперь уже одноглазого, таксиста к новым подвигам типа сгонять за продолжением банкета с помощью очередной стодолларовой бумаги.

- Привет, Константин! – заорал Семёныч и стал наполнять штрафную. – Смотри, какой телевизор я купил в Москве! По большому, между протчим (он так и говорил – «протчим») блату приобрёл, потому что где ты без блата купишь такой японский цветной телевизор?!