Александр Секацкий - Онтология лжи

Мы очевидным образом подходим к рубежу, за которым начинается свобода выбора внешности, по крайней мере перехват ответственности за окончательный ее дизайн.

Столь же обычной операцией становится сейчас и хирургическая смена пола. Пока эта операция производится в основном в случаях рассогласования эндокринной и психологической половых идентификаций человека. Но существуют примеры и физиологически не мотивированной смены пола — как осуществления свободного выбора самого себя. Здесь, как и повсюду, где совершается отмена природной однозначности, мы имеем дело с экзистенциальным авангардом, т. е. небольшой группой людей, формирующих острие фальсификации. Эти представители авангарда авангардов суть посланцы, разведчики образа жизни, который рано или поздно будет присвоен и одомашнен, а пока проходит стадию проклятий Савонаролами всех мастей. Следует также отметить, что работа на самом острие фальсификации осуществляется в условиях всегда запаздывающей техники безопасности укрытия лжи, и первые испытания авангардных модусов бытия, как правило, предстают в демоническом образе. Критики, выступающие от лица традиции, не любят задумываться о том, почему Господь возлюбил Иакова и возненавидел Исава...

Во всяком случае, общему вектору эмансипации человека, дистанцирования его от всех лимитирующих факторов, от законодательства природы вполне соответствует и право выбора воспоминаний или, точнее, свободного синтеза воспоминаний. Мы можем даже наметить здесь типичный путь аннексии новых территорий — способ, которым прекращается юрисдикция Природы и осуществляется перехват гарантий. Так, до поры до времени целостность Я успешно гарантировалась естественным ходом вещей. В интересующем нас аспекте калейдоскоп воспоминаний проецировался в единство Я; недостаток же внутренней достоверности компенсировался опорой на Другого. Причем эта опора основывалась вовсе не на Доброй Воле Другого, а на отсутствии прецедента, т. е. систематического повода, для намеренного искажения Другим хранимого — проблематичной длительности человека во времени, возможности его непрерывного парадоксального самоотождествления с собственным именем. Как известно, лучший сторож — тот, кто не ведает, что хранит (если речь идет о человеческом типе разумности). Но как только ему удастся хотя бы векторизировать тайну хранимого, т. е. перевести ее из фонового состояния стихийного создания версий в некий интенциональный модус, — уже никакие меры не смогут восстановить прежнюю, опирающуюся на невидимость надежность ее гарантии: ни мольба, ни клятвы, ни угроза смерти. Возможность прицельной фальсификации внутренней достоверности человеческого Я начисто отменяет, таким образом, приоритет биографа перед «автобиографом». Человек выбирает себе «подходящие» воспоминания. И лучшим противообманным устройством при подделке собственных воспоминаний является руморологическое [86] Термин А. Ронелл руморология (англ. rumourology) обозначает стихию слухов, сплетен, неизбежных искажений, «испорченный телефон», который, как экэистенциал, предшествует «нормальному» телефону (см.: Ronell A. The Telephone Book. Lincoln, 1989). бесстрашие человека, действительная (а не в качестве хорошей мины при плохой игре) готовность следовать принципу «что бы ни говорили, лишь бы говорили...» — раз уж океан болтовни (Gerede) все равно омывает человека со всех сторон, не оставляя ему ни кусочка суши.

Если факты биографии человека, которые ему кто-то напоминает, могут быть, хотя бы в принципе, сконструированы, он вовсе не обязан придавать им форму личных воспоминаний, так сказать, зачислять в состав своей памяти, «реагировать» на них, чтобы потом забывать их с помощью психоаналитика или ценой колоссальных энергетических затрат. А раз человек не обязан «вспоминать» все предъявленное, то он может оставить напомненные ему факты как есть, в виде версии, и даже отстраненно наслаждаться ее саморазмножением, «партеногенезом».

Вспомним пример из знаменитого гегелевского эссе «Кто мыслит абстрактно?», в котором в ответ на обвинение соседки: «Ты разбила мой кувшин» — виновница отвечает: «Во-первых, я не видела Вашего кувшина, а во-вторых, он уже был разбитым»... Любая достаточно длинная фальсификация рано или поздно неизбежно приходит к этой стадии. Отсюда вытекает оправдание руморологического бесстрашия: если тебя обвиняют в одном из семи смертных грехов — не бери в голову, дождись, пока обвинят в остальных шести; теперь твое право выбрать и утвердить собственную версию (и вспомнить ее от души) гарантировано куда надежнее, чем в случае опоры на столь хрупкую вещь, как Добрая Воля Другого!