Александр Секацкий - Cмысл вопроса

Вопрос, о котором пойдет речь, имеет характер универсального теста; отношение к нему (а отнюдь не ответ) делит потенциальных респондентов на две части своеобразным интеллектуальным барьером: по одну сторону оказываются ответственные мыслители и просто люди обладающие вкусом, которые морщатся, когда им приходится «на полном серьезе» сталкиваться с требованием сказать, в чем же все-таки состоит смысл жизни. Тот факт, что риторический вопрос задается без какого либо издевательства лишь усугубляет досаду и ощущение безнадежности. По другую сторону, соответственно располагаются люди, впадающие в экстаз и в глубокую задумчивость. Ведь они, эти люди, искренне полагают, что «мучительные поиски смысла жизни» составляют саму суть человеческого предназначения.

Барьер непреодолим несмотря на то, а может быть именно потому, что каждая из сторон по-своему права. Если ответственный мыслитель вдруг, на голубом глазу, преодолевает барьер без какого-либо видимого смущения и начинает выдавать рекомендации касательно смысла жизни, смущение оставшихся коллег, тех кто продолжает держаться в рамках, резко усиливается. Проанализировать спектральный состав горестного чувства остающихся, сохраняющих верность вкусу не так-то легко: тут и снисходительность, и раздражение, и ощущение сбывшегося кошмара, и много еще всякого разного…но вкратце вердикт понятен: пересечение барьера без кавычек и оговорок означает впадение в маразм. Также как при и при диагностике венерических заболеваний роль одного из решающих тестов выполняет «реакция Вассермана», в нашем случае можно говорить о «реакции Лихачева — Лосева» (РЛЛ). Что бы там ни говорили про жизненную умудренность или про подвиг учительства, и какой бы черной неблагодарностью ни выглядела позиция прежних соратников, суть дела это не меняет. Если тест на РЛЛ показал положительный результат, значит речь уже более не идет о слове философа или слове мыслителя. Значит — «все, мой милый Августин, Августин, Августин». Немаловажная нота печали, смешанной, впрочем, с протестом означает некое опасение: неужели и я стану таким? Неужто и меня покинут вкус, вменяемость, брезгливость, и проба на РЛЛ даст в свое время положительный результат? Очень ведь может быть, что не пронесут мимо меня чашу сию, ведь подарок

судьбы, выпавший на долю Канта, или, скажем, Фрейда, не достался Лихачеву и Лосеву…А тут еще открытые рты тех, кто изначально был по эту сторону барьера: они-то воспринимают откровения как должное, восторженно внимают, приветствуют звоном щита (громом литавр) сеятеля разумного, доброго, вечного, бедного маразматика…

Конечно, ситуация меняется, если «смысложизненная тематика» затрагивается не на полном серьезе, а разыгрывается с той иной долей цинизма, когда субъект находится на иронической дистанции. Например, в случае выглядывания в окна mass media, когда главный дежурный вопрос (впрочем, в различных версиях — скажем, в форме «что есть истина?») озвучивается, наконец, проникновенно-доброжелательным ведущим. Тогда, несмотря на минимум средств, остающихся в распоряжении (порой это только интонация и порядок слов), ответ способен обнаружить присутствие ума и сохранность полной интеллектуальной вменяемости.

И все-таки, что же делать человеку мыслящему, располагающему конкурентоспособными идеями, если вопрос поставлен именно так: в чем смысл жизни? Возможны ли тут какие-либо универсальные правила — в ситуации, когда тебе предлагают поделиться итогом своих длительных размышлений? Полезно, конечно, иметь готовую версию, на манер классических дебютов, которые квалифицированный шахматист обязан просто знать. Например: в чем бы ни состоял смысл жизни, в последнюю очередь он состоит в ответе на ваш вопрос. И уж затем, для себя, вопрос следует переформулировать, чтобы привести его к правильной форме. Правильная форма, с которой уместно начинать, такова: в чем состоит действительный смысл вопроса «В чем смысл жизни?» Теперь мы получаем шанс избежать празднословия, и, одновременно, прекрасный повод обратиться к смыслу самого смысла.

Жиль Делез, безусловно ответственный мыслитель, испытывающий настоящую идиосинкразию к резонерству, вполне обоснованно отмечает: «Смысл любого выражения или слова находится не в нем самом — он в другом слове. Лишь смысл нонсенса находится в нем самом».