Владимир Библер - Век просвещения и критика способности суждения. Д. Дидро и И. Кант

Можно было бы принять эти утверждения Дидро за чистую монету… Н уже при беглом чтении одно настораживает: Дидро сам и вполне осознанно проводит через все <���Салоны> идею о каком‑то <���двойном вкусе>, и мы сейчас увидим, как эта идея разрастается и становится глубинной характеристикой двойственности вкуса самого автора <���Салонов>. Первое замечание достаточно невинно. <���Мы имеем о красоте два противоположных суждения; одн условное, другое на основании изучения. Это разноречивое суждение, согласно которому мы называем красивым на улице и в собрании то, что назвали бы безобразным в мастерской художника, а красивым в мастерско художника то, что нам не нравится в обществе, не позволяет нам имеет строгий вкус> Но когда под влиянием этого мимоходного замечания, брошенного в самом начале книги, мы еще раз — вместе с Дидро — остановимся перед картинами Греза, Шардена, Буше, то ситуация значительно осложнится. Возникают такие странности, которые — если всерьез вздуматься в суть дела — постепенно перевернут все наши исходные представления суждениях просвещенного вкуса.

Последними словами клянет Дидро картины Буше. Клянет, а уйти о этих картин не может. <���Чувствуешь всю их бессмысленность; и при все том нельзя оторваться от картины. Она вас притягивает, и невольно возвращаешься к ней. Это такой приятный порок, это такое неподражаемое редкое сумасбродство! В нем столько воображения, эффекта, волшебства легкости! Когда долго смотришь на пейзаж… кажется, что уже все увидел.

Ошибаешься; находишь еще бесконечно много ценных вещей! Никто другой не владеет так, как Буше, искусством света и тени. Он создан для того, чтобы кружить голову и светским людям, и художникам> [4] Там же. С. 11. .

Странно все получается и с Грезом. Впрочем, тут для того, чтобы добраться до парадоксов просвещенного вкуса, понадобится немного больше усилий. Проследим, так сказать, <���систематику похвалы>, расточаемой Дидр картине Греза <���Сыновнее почтение> (<���Паралитик>). Это та самая картина, которая — помните? — должна нас <���трогать, поучать, исправлять и побуждать к добродетели>.

Это общая декларация. Но вот какая система <���аргументации> разворачивается дальше. Прежде всего Дидро начинает безудержно фантазировать по поводу каждого из изображенных лиц, придумывая опять‑таки по поводу (!) этой назидательной картины — свои поэтические <���картинки> — и назидательные, и игривые, и двусмысленные… В азарт безудержно игры воображения включается рассудок и острый художественный глаз, уж не подкупаемый никакими нравоучительными соблазнами. Дидро со смаком перечисляет те недостатки картины Греза, о которых <���говорят знатоки> (о, конечно, только <���посторонние знатоки>, отнюдь не сам Дидро).

<���Некоторые говорят, что паралитик слишком запрокинут и что невозможно есть в этом положении… Говорят также, что внимание всех этих ли неестественно… Говорят еще, что старик при смерти и что у него лицо человека в агонии… что руки этой фигуры… прямы, сухи, плохо написаны и лишены деталей. О! Что касается этого, то это чистая правда. Что изголовь совершенно новое, и что было бы естественно, если бы оно было уже употреблении… Возможно… Что этот художник не плодовит и что все головы этой сцены те же, <���что и в других картинах>… Что… А, чтобы тысячи чертей взяли критиков и меня первого! Эта картина хороша, и очень хороша, горе тому, кто хоть мгновение может ее рассматривать хладнокровно!> [5] Там же. С. 40–42. .

Мы еще не дошли до самых глубоких слоев этой <���систематики похвалы>. Пока еще можно предположить, что Дидро говорит о недостатка или неестественности <���деталей> в картинах Греза только для риторическог <���несмотря!> (дескать, несмотря на всю эту неестественность, все же главное — мораль!). Но вот автор <���Салонов> перед другой картиной Греза <���Молодая девушка плачет над своей мертвой птичкой>. Сначала — аффектированное восхищение <���прелестной элегией>, <���очаровательной поэмой>, пастельное сочувствие <���бедной малютке, потерявшей свою любимую птичку>… [6] Там же. С. 79 (курсив мой. — В. Б.).

Вдруг — холодноватое замечание: <���Такая печаль?! В ее годы? И из-за птички? Но сколько же ей лет?.. Ее голове лет пятнадцать — шестнадцать; а не кисти и ее руке восемнадцать — девятнадцать. Это недостаток композиции, тем более чувствительный, что, поскольку голова дана опирающейся н руку, — одна часть совершенно не соответствует другой>. Так, мелочь, неудачная техническая деталь. Но перечитаем текст еще раз. Странно…