Владимир Губарев: XX век. Исповеди: судьба науки и ученых в России

Исповедь — жанр в литературе особенный, и тому примеров история дает предостаточно. Однако в наше время исповеди не очень любимы, видно, заврались мы изрядно. А потому, искренность и честность теперь ценятся особо. Я не пастор, они не греш ники, но подчас беседы были столь откровенными, что мне становились понятными и воля собеседника, и его страх, а оттого жизнь уже не казалась обычной, и каждый поворот судьбы обещал новую встречу, всегда неожиданную.

И тогда стало понятно, что история — эт о прежде всего человеческие жизни, которые, слагаясь одна с другою, и превращают мгновения в годы, потом в десятилетия и века. В нашем, правда, случае речь идет о второй половине XX века, но эти времена летели столь стремительно, что кажутся почти вечность ю. И невероятно трудно было убеждаться, что история начиналась, развивалась и продолжается теми же людьми, что стояли у истоков.

Именно поэтому я и выбрал форму бесед. Они, как исповеди, открыты и прекрасны, потому что мои собеседники — удивительные люди. Иногда мне кажется, что древнеримский философ сказал именно о них так: "Жизнь человеческая подобна железу — если употреблять его в дело, оно истирается; если не употреблять, ржавчина его съедает". Они из того самого железа, которое служит долго, постепенно превращаясь в сталь…

Не надо искать в этих беседах программ и исторических справок, хронологию и фактографию, — все то, в чем так нуждаются справочники, — речь пойдет об ином: о страницах истории, написанных моими собеседниками. Это личные биографии, это собственные размышления, это субъективные оценки… Единственно, что могу сказать: выбор собеседников был не случаен — это единая команда, которая смогла провести корабль через бури и штормы XX века, а это было ох, как нелегко! В то время, когда все рушилось, они все-таки выстояли. Это удивительно, потому что время было жестокое и чаще всего несправедливое. А потому свидетельства таких людей сразу же становятся документами истории. По крайней мере, мне так кажется и так мне хочется…

В предыдущей своей книге "Прощание с XX веком", которая также вышла в Международной академической издательской компании "Наука/Интерпериодика", стоит подзаголовок "Судьба науки и ученых в России". Я сохраняю его и в этой книге, дабы показать преемственность того, что делали и делают мои герои, и чтобы лишний раз подчеркнуть: мы — крошечные плитки великой мозаики, именуемой "жизнью". Каждый из нас старается ответить на все вопросы, но это удается лишь всем вместе — и это самое великое счастье, выпадающее на долю любого поколе ния. Мы живем на грани веков, а потому ответственность у нас иная, чем у наших отцов и дедов — впрочем, в это мы стараемся верить, потому что каждому поколению хочется задержаться в истории подольше. Будем надеяться, что нам это удалось, и в первую очередь благодаря науке и тем ее жрецам, с которыми мы были современниками. Некоторые из них — в этой книге.

Мои собеседники — очень разные люди, но их судьбы переплетаются, и уже невозможно их разделить. А все вместе они создают Исповедь XX века, в котором нам в ыпало счастье родиться, жить и работать.

Я предлагаю Вашему вниманию несколько малоизвестных страниц из истории создания атомной бомбы.

Те документы, что были рассекречены в последний год уходящего века, поражают не тол ько историков, но и всех, кому они попадаются на глаза.

Впрочем, судите сами…

Президентский зал Академии наук. Верхний свет погашен. Высвечен только экран, на котором изредка появляются фотографии и схемы.

Под экраном седой человек. Его лицо высвечивает тонкий луч. Оно будто высечено из камня, причем скульптор был щедр и могуч, будто лепил он только богов и святых.

У докладчика мягкий, но сильный голос — такие бывают у оперных певцов. Звуки заполняют президентский зал, слова произносятся четко, словно человек старается вбить каждое из них в историю.

— По всей стране был создан "белый архипелаг", в котором люди жили лучше, чем в городах и селах, лучше, чем даже в Москве. Я жил и работал в самом центре этого архипелага, можно сказать, его столице — "в затерянном мире Харитона".

Луч света высвечивал лицо докладчика. Его глаза закрыты — профессор Альтшулер слеп.