Юлиус Эвола - Метафизика войны

Важно заметить, что схожее значение сохранилось под внешне христианской мишурой в идеологии крестовых походов. Освобождение Храма и завоевание Святой Земли имели гораздо более тесное, чем принято считать, отношение к древним традициям, связанных с мистическим Асгардом, далёкой землёй героев, где нет смерти, а есть только вечная жизнь и сверхъестественный покой. «Священная война» воспринималась как весьма духовная война, что позволяет хроникам описывать её так: «очищение, подобное пламени чистилища перед смертью» — это явная отсылка к аскетическому смыслу сражения. «Слава тем, кто не покидает битвы [, кроме как] увенчанными лавром. Но ещё большую славу находят те, кто обретёт на поле боя венец бессмертия…» — говорил св. Бернар участникам крестового похода, особо выделяя храмовников в своей Laude de Nova Militia . В провансальских текстах воину обещалась Glorie asolue , приписываемая Господу на небесах — in excelsis Deo .

Более того, первые военные неудачи, постигшие крестоносцев, изначально вызвавшие удивление и смятение, послужили очищению понятия войны от всякой накипи материализма и суеверной набожности. Неутешительный исход похода был приравнен Папой и церковнослужителями к несчастливой жизни, оцениваемой по заслугам только согласно критерию неземной жизни и справедливости. Итак, участники крестовых походов научились осознавать существование чего-то высшего, нежели победа и поражение, и видеть высшую ценность в духовном аспекте действий.

Так мы подошли к наиболее сокровенному аспекту героического опыта — его аскетической ценности. Не должно вызывать удивления, что для дальнейшей его характеристики мы обратимся к мусульманской традиции, которая может показаться прямой противоположностью традиции, обсуждавшейся выше. Дело в том, что обе расы, противостоящие друг другу в крестовых походах, были воинственными, и, даже сражаясь друг против друга, видели в войне общий сверхматериальный смысл. В любом случае, идеи мусульманской традиции, которые мы здесь хотели бы обсудить, должны быть расценены как отзвуки первоначально персидской (ирано–арийской) концепции, воспринятые представителями арабской расы.

В центре мусульманской традиции мы фактически видим ядро целого комплекса идей, представленного здесь теорией двойной войны, «малого и великого джихада». Малая война — это материальная война против враждебных народов, и, особенно, против несправедливых, «варваров» или «неверных», которая становится таким образом «малым джихадом», эквивалентным крестовому походу в его внешнем, фанатичном и простом религиозном смысле. «Великий джихад», напротив, имеет духовный и внутренний характер — это борьба человека с врагами, находящимися внутри него самого, а точнее, борьба сверхчеловеческого элемента против всего, что есть в человеке инстинктивного, чувственного, подверженного воздействию природных сил. Непременным условием внутреннего освобождения являлось то, что эти враги, «неверные», «варвары» внутри нас, будут повергнуты и растерзаны в клочья.

Сейчас, обрисовав сущность этой традиции, мы можем задаться вопросом: как малая война, то есть материальное вооружённое противостояние, может одновременно быть путём к «великому джихаду», внутренней войне. В исламе выражения «джихад» и «Путь Бога» часто используются как синонимы. В Коране мы можем прочитать: «Пусть сражаются во имя Аллаха те, которые покупают будущую жизнь [ценой] жизни в этом мире. Тому, кто будет сражаться во имя Аллаха и будет убит или победит, Мы даруем великое вознаграждение» (IV, 74). И далее: «[Аллах] никогда не даст сгинуть понапрасну деяниям тех, кто был убит [в сражении] во имя Его. Он поведет их прямым путем, улучшит их положение и введет их в рай, о котором Он им поведал [в Коране]» (XLVII, 4–6). Эти последние слова отсылают нас к настоящей смерти на поле битвы, которая имеет то же значение, что и выражение „ mors triumphalis ”, триумфальная смерть, в классической античности. Такая концепция может быть также истолкована в символическом смысле: тот, кто, ведя «малую войну», обрёл триумф в «великой» (не позволяя одолеть себя низшим силам, пробуждённым тяготами войны, как происходит в духе героизма а-ля Ремарк или а-ля Кентон, который мы обсудили в более ранней статье), пробуждает тем самым силу, способную, в принципе, преодолеть кризис смерти. Другими словами, даже не будучи убитым, можно пережить смерть, достигнуть кульминации, свойственной «сверх–жизни». С более высокой точки зрения, «рай», «небесное царство», как и Валхалла, как греческий «остров героев» и т. п., являются только символическими образами, сочинёнными для масс, образами, которые на самом деле описывают трансцендентные состояния сознания, за пределами жизни и смерти. В древней арийской традиции есть слово jivanmukti , описывающее осуществление такого состояния, достигнутое уже в смертном теле.