Но и от карт он только пообещал отстать в белую минуту, — которую сейчас же захлестнули минуты черные. Знаю, знаю, что скажут духовные судьи: „Во всем Мина виновата: значит, был же в нем просвет, и, как жена, обязана она была доброе или возможное доброе зерно растить в нем ласкою и увещанием до ветвистого колоса — на то она и жена, т. е. помощница мужа; а что он любил выпить, да и поиграть в картишки любил же — то ведь слаб человек, мы и живем в грехопадении“. Отвечу: да, верно, и растила она; неужели же не растила?! Но ведь не на всяком же камне вырастает пшеница, ведь и лучшее зерно гибнет на большой дороге или упав среди бурьяна? Да и почему это одна только жена „обязана“ успеть в воспитательных заботах о муже, а, напр., такие ученые люди, как Л. Писарев, проф. Бронзов и Барсов, вовсе не „всегда“ успевают с „вверенными“ им питомцами духовных учебных заведений? Только и можно ответить на это: „Она — одёр! вывезет! А мы — господа, и вывезем то, что нам угодно и насколько угодно“.
Вот, чем дале, тем хуже! День ли в деревне торговый,
Ярмонка ль в праздник у церкви — Вальтер наш там.
Кто заглянет
В полночь в трактир, иль в полдень, иль в три часа
пополудни —
Вальтер сидит за столом и тасует крапленые карты.
Брошены дети; что было — то сплыло; поле за полем
Проданы все с молотка…
Таково хозяйство. Рушится дом. И жильцы в нем, точнее, горемычная жилица — то же, что птица, гнездо которой стащили с дерева и топчут по земле его остатки злые мальчишки.
Что-то делает Мина?.. Одна, запершися в каморке,
Мина сидит над разодранной Библией в тяжкой печали.
Муж пришел, и война поднялась… „Ненасытная плакса!
Долго ль молитвы тебе бормотать? Когда ты уймешься!“
Приятели по бутылке и картам жену же винят:
„С чем ты покажешься дома?
Как тебя примут? Ты голоден, холоден, худ и
оборван!
Что на свиданье жена принесла, то тебя не согреет!
Правду молвить, ты мученик! Лопнуть готов я с досады,
Видя, какую ты от жены пьешь горькую чашу!..“
Мина, тем временем, руки к сердцу прижавши, в
потемках
Дома сидит одинешенька, смотрит сквозь слезы на небо.
„Так, семь лет, семь крестов!., (и слезы ручьем
полилися).
Все, как должно, сбылось! Пошли же конец, мой Создатель!“
Молвила, книжку взяла и молитву прочла по усопшем.
Вдруг растворилася дверь, и Вальтер вбежал, как
безумный.
„Плачешь, змея, — загремел он, — плачь, теперь не напрасно.
Ужин, проворнее!“ — „Где взять? все пусто, в доме ни
корки!“
„Ужин, тебе ль говорят? Хоть тресни, иль нож тебе
в сердце!“
„Что ж, чем скорее, тем лучше! В могилу снесут,
да и только!
Мне же там быть не одной: детей давно ты зарезал!“
„Сгинь же“, — он гаркнул… И Мина в крови ударилась
об пол.
И нужно же, нужно иметь оловянное сердце, чтобы, просмотрев такую картину, просмотрев (читают же газеты! знают ведь историю!) эту и тысячи подобных картин, в самом деле исполнившихся, произнести над ними суд, содержащийся в дальнейших словах цитируемой брошюры г. Л. Писарева: „Сделайте развод еще более легким, и так называемых „несчастных браков“ будет еще больше. Уничтожьте развод совершенно, и несчастных браков не будет, — не будет потому, что к несчастию браков и стремиться будет бесцельно (выходит, что „стремятся к несчастию“!!!). Для уничтожения брачных крушений и драм нужна не легкость брачного развода, а воспитание самих людей в сознании брачных идеалов (а наследственные, неуничтожимые пороки мужей и жен? а атавизм? а вырождение!!), уничтожение той тлетворной среды, которая разъедает устои браков и создает их несчастия“ („Брак и девство“, стр. 43).
Оловянное сердце! Оловянные сердца — я говорю обо всех этих пачках жеваной бумаги, с заголовком: „Христианский брак“, — где такие же бездушные люди все переписывают, из статьи в статью, одну и ту же коротенькую, сухонькую, ленивую схему: „Они одни виноваты! Все — они, мужья, жены! Ведь они живут и ссорятся, мы-то тут при чем же?!! Мы — благословили, пожелали добра: мы только доброе сделали, злого — ничего от нас не исходит! Взяли себе благую часть, жребий Марии: сели у ног Иисусовых и слушаем Его Одного. И если Марфа, избравшая себе худшую долю, расквашивает нос, получает синяки на лоб, претыкается, падает и, наконец, как вы доносите, — даже издыхает: то при чем же тут мы-то, которые продолжаем сидеть у ног Иисусовых и слушаем по-прежнему сладкое слово Его. Избирала бы она эту же долю; бежала бы из моря житейского: и была бы цела, как мы: и казенная квартира, и дрова тоже казенные, и кой-какая лепта“.
Читать дальше