Абдусалам Гусейнов - Великие пророки и мыслители. Нравственные учения от Моисея до наших дней

Признавая насилие в контексте политической борьбы, Мухаммед стремился удержать его в пределах практической целесообразности существования во враждебном окружении, да и в этих пределах вынужденного насилия его установка состояла в том, чтобы минимизировать его. Сам переход от проповеди новой веры к вооруженным действиям ради нее оправдывался в качестве ответных действий на гонения против зародившейся мусульманской общины: «Дозволено тем, с которыми сражаются, за то, что они обижены… Поистине, Аллах может помочь им, — тем, которые изгнаны из своих домов без права, разве только за то, что они говорили: «Господь наш — Аллах» (22:39–41). Увидев во время одной из битв с язычниками женщину, убитую его сподвижником Халидом ибн аль Вахидом, Мухаммед велел сказать ему, что «Посланник Аллаха запрещает убивать ребенка, женщину и старика» [34] Ибн Хашим. Жизнеописание пророка Мухаммеда. С. 510. . Мухаммед, как уже упоминалось, простил еврейку Зейнаб, которая пыталась отравить его. Он женился на еврейке Сафийи, отец и муж которой погибли перед этим от рук мусульман. Эти примеры показывают, что допуская насилие как средство социально-политической борьбы, он не доводил его до внутренней озлобленности и ни в коем случае не рассматривал как этически адекватный способ поведения. Почти по христиански звучит первая, произнесенная им в Медине проповедь, в которой говорится: «Любите Аллаха всем своим сердцем, любите друг друга в духе Аллаха» [35] Ибн Хашим. Жизнеописание пророка Мухаммеда. С. 221. . Мухаммед — не Христос, у него нет заповеди любви к врагам. Тем не менее и он, как Христос, предлагает такую перспективу, перспективу братства в вере, которая преодолевает вражду племен и народов. И он делает ставку не на меч, а на разум, веру и добро. В тексте, который отнюдь не является логическим трактатом и который формировался в течение более 20 лет, к тому же в непосредственной связи с конкретными перипетиями судьбы и жизненными ситуациями пророческой деятельности Мухаммеда, можно найти зацепки для самых различных, в том числе крайне агрессивных толкований Корана. Однако совершенно несомненно, что Коран и Сунна дают основания для такого понимания мусульманской этики, которое может получить продолжение в качестве этики ненасилия.

Коран имеет, разумеется, свой колорит, обусловленный временем и обычаями народа, среди которого он возник, что отразилось на конкретном материале и формулировках нравственных норм, но не изменило их общей, в целом гуманистической, человекоутверждающей, направленности. Когда Мухаммед наставляет: «Поистине, Аллах приказывает справедливость, благодеяние и дары близким; и Он удерживает от мерзости, гнусного и преступления, Он увещает вас: может быть, вы опомнитесь!» (16:92), то это такие сентенции, которые мы можем встретить у любого моралиста.

Этическое своеобразие Корана заключается не в том, что там представлены уникальные нравственные нормы, которых нет в других памятниках культуры (если такие нормы и есть в Коране, то их очень мало и они имеют второстепенное значение), а в том, что эти нормы даны в их нерасчлененной слитности с другими формами регуляции межчеловеческих отношений, религиозным ритуалом, обычным правом, юридическим законодательством. Нравственность в Коране не систематизирована в виде определенного кодекса, не сведена к обозримой совокупности общих принципов, Этическая абстракция в нем как бы застыла на среднем уровне. Здесь есть единичные предписания (типа запрета на употребление свинины или вина), есть нормы, регулирующие отношения в определенных сферах (в браке, в вопросах наследования и т. д.), есть понятия, обобщающие конкретные нравственные отношения и добродетели (справедливость, милосердие, совесть, щедрость и др.), но нет понятия и термина, соответствующего понятию этики (или морали). Если смотреть на это европейскими глазами, можно сделать вывод, что в Коране отразилась та ранняя стадия общественного развития, когда мораль еще вплетена в язык практической жизни, не эмансипировалась от действительности, не возвысилась над ней в качестве ее масштаба и критерия. Такой взгляд исходит из убеждения, что обособление и эмансипация морали от действительности является шагом неизбежным и благотворным. Это убеждение, однако, само может быть поставлено под сомнение. Нельзя считать доказанным, что европейская моральная традиция обладает той универсальностью, на которую она претендует. Не менее обоснованным является допущение, согласно которому этика Корана представляет собой не особую стадию, а особую линию развития морали.