А Шохов - Структура ментального мира классической Греции

"Дионисийская женщина, главная носительница идеи культа, символизирующая душу природы, принимающую, лелеющую бога, одержимую,- есть "менада", т.е. безумная, подверженная "мании",- как сатиры, в свою очередь, по слову Еврипида, "безумные". Андромаха, обезумевшая от отчаяния при догадке о гибели мужа, в тексте Гомера сравнивается с менадой (XXII,460):

"Так произнесши, из терема бросилась, будто менада

С сильно трепещущим сердцем...

Быстро на башню взошла и, сквозь сонм пролетевши народный,

Стала, со стен оглянулась кругом, и его увидала

Тело, влачимое в прахе..."

В глазах у нее помутилось, и она падает без чувств.

Таково одно из первых явлений менады в нашем каноне древних текстов. В этом явлении нет ни одной черты, характеризующей вакханку позднего искусства. Все человеческое исчезло в этом образе: перед нами только ужас исступления и "сильно бьющееся сердце".

В окрестностях ахейских патр чтился древний ковчег, заключавший деревянный истукан Диониса. По местному этнологическому храмовому мифу, записанному Павсанием (7,9), этот ковчег, одна из стародавних троянских святынь, был подброшен Кассандрою греческим героям, победителям Трои. Он достался по жребию в добычу Эврипилу, вождю фессалийских воинств. Эврипил открывает замкнутый ковчег и - при первом взгляде на лик Диониса - сходит с ума. В промежутки здравого разумения уплывает он от берегов Илиона и держит путь в Дельфы, чтобы вопросить Аполлона о средстве исцеления. Пифия обещает ему избавление от душевного недуга на берегах, где он встретит чужеземное жертвоприношение и поставит ковчег. Занесенный ветрами к побережью Ахайи, Эврипил выходит на берег и видит юношу и деву, ведомых на жертву к алтарю Артемиды. Он догадывается об исполнении пророчества, видя негреческое служение, - и жители страны, в свою очередь, узнают в нем обетованного им оракулом избавителя от повинности человеческих жертв: чужеземный царь, сказано было им, упразднит кровавое богопочитание, принеся им в ковчеге бога. Эврипил учреждает бескровный культ Диониса, исцеляется от безумия и делается по смерти местным героем... Известен миф о Миниадах, пренебрегших зовом неумолимого Бога, и оставшихся за своим тканьем дома в то время, когда община ушла в горы. Сам бог пытается склонить их к изменению решения, являясь в образе девушки. Однако, сестры неумолимы. Тогда Дионис пугает их, являясь в образе быка, льва, пантеры и проч. Наконец, Миниады обещают жертву Дионису и одна из них, выбранная по жребию, отдает в жертву своего ребенка, которого сестры разрывают на части в исступлении. Потом они несутся в горы и, блуждая, превращаются там в ночных птиц. В "Метаморфозах" Овидия этот миф излагается без упоминания человеческой жертвы, сестры же превращаются в ночных птиц."<23, с. 320,321> Этот миф послужил сюжетом для Эсхила ("Шерстечесальщицы"), от которой до нас дошли только незначительные фрагменты, один из которых ярко рисует дионисийское безумие словами богини безумия Лиссы:

"...От пят до темени

Пронзает тело судорога острая,

Язык колючий, жало скорпионово..."

<13, с. 271>

Миф о Миниадах напоминает фразу З.Фрейда о навязчивых действиях, которую мы приводили выше. И Дионис начинает казаться не только богом радости, но и богом глубочайшей скорби, беды, безумия. Ф.Ницше писал о нем: "...мальчиком он был разорван на куски титанами... это раздробление, представляющее дионисическое страдание по существу, подобно превращению в воздух, воду, землю и огонь... Из улыбки этого Диониса возникли олимпийские боги, из слез его - люди."<34, 1, с. 94>

Вспомним о Ликурге, разрубающем собственного сына Дрианта, думая, что рубит виноградные лозы.<13 , с.268> Вспомним Пенфея, который осмелился бороться с пришедшим в Фивы Дионисом, но, завлеченный на вакхическое радение, оказался растерзан собственной матерью, не узнавшей сына. <13 ,с. 270>

В.Иванов пишет в "Эллинской религии страдающего бога" о "пассиях" Диониса, переводя греческое слово pathe как "страсти". Интересно совпадение термина с гумилевским: оно не только звуковое, но и сущностное. В "Дионисе и прадионисийстве" В.Иванов пишет: "Чтобы психологически понять религию страстей и ее расцвет в трагедии, необходимо почувствовать общий "патетический" (по выражению Аристотеля) строй эллинской души, повышенная впечатлительность которой была источником болезненных реакций на воспринимаемое и меланхолической сосредоточенности как основного тона душевной жизни."<22, с. 365> Здесь В.Иванов продолжает и развивает мысль Жирара, Буркхардта и Ницше о сосредоточенной сумрачности греческого духа, говорящего "нет!" жизни, несмотря на маску веселия и беззаботной легкости покров, наброшенный над бездной (Тютчев).<34> У Феогнида: