А Шохов - Структура ментального мира классической Греции

Где же ответ? Рассмотрим структуру второй деятельности животных. Это именно та, "чистая" внепредметная деятельность, о которой мы упоминали выше: цель действия непредметна (эротическая игра животных никогда не ведется с целью склонить к совокуплению,- у животных ведь нет ограничивающей желания этики, поэтому цель игры непредметна, несексуальна; если цель "стать вожаком стада" завладевает сознанием какой-нибудь обезьяны, она совершает действия, совершенно бессмысленные с точки зрения первой деятельности; насчет играющей кошки уже никаких сомнений быть не может), действие чисто игровое, предметно бессмысленное, якобы действие, рефлексию заменяет собственно непредметное (если хотите, эстетическое) удовольствие от совершения действия. Пожалуй, характеризуя структуру второй деятельности животных, мы нашли, наконец, адекватный термин для ее обозначения: "игра". В дальнейшем вместо словосочетания "второй тип деятельности" будет использоваться термин "игровая деятельность". Сам собою напрашивается еще один термин: "игровая реальность". Итак, игровая реальность существует как для разумных, так и для неразумных тварей. Только у животных эти две реальности (предметная и игровая) практически нигде не пересекаются. То есть игровая деятельность не влияет на предметную: предметная деятельность остается неизменной, какого бы напряжения ни достигала игра. Правда, положение в стае обусловливает роль в коллективной охоте, например, но само распределение функций во время этой охоты и ее способы остаются неизменными, а вернее, изменяются только вместе с мутацией вида.

Итак, появилась гипотеза: разумное существо совместило предметную и игровую реальность, и потому стало разумным на самом деле (а не по принадлежности к виду). Конечно, это стало возможным благодаря развитой руке, прямохождению, увеличившемуся мозгу, но последний (и потому главный) шаг был ментальным.

О том, как это случилось, ничего более-менее конкретного сказать нельзя. Однако, необходимо предположить, что причина была общей, хотя действие этой причины осознавалось как индивидуальное событие (=психическое отклонение). Вполне вероятно, что этой первоначальной, общей причиной, была склонность к фобии, неврозам и прочим психическим отклонениям от нормы. Это предположение выглядит небезосновательным хотя бы потому, что развиваться способна только нестабильная система, склонная к частому нарушению внутреннего равновесия. Утрата психического комфорта вполне могла быть отличительной чертой тех людей, которые впоследствии стали разумными. Мне наиболее резонной представляется гипотеза о выводящей из равновесия фобии. По определению, фобия - это страх перед вещами и явлениями, не таящими никакой "предметной" угрозы.<43, с.254-258>. Склонность к фобии заложена в человеке и проявляется при любых обстоятельствах, сколько-нибудь способствующих этому. Вспомните десятки (если не сотни и тысячи) случаев из Вашей жизни, когда Вы испытывали страх перед тем, что Вам физически никак не угрожало. Если этого никогда не случалось (на мой взгляд, совершенно невероятный случай), желаю Вам пережить полтергейст в собственной квартире.

Жуткий страх, обуявший первого разумного при взгляде на мир, легко представить: вообразите, что у Вас нет никакой информации о мире, а органы чувств разработаны также, как и теперь - на Вас наваливаются впечатления и картины, преисполненные неясного для Вас смысла, Вы ничего не можете объяснить... Или представьте, что Ваше зрение, улавливающее сейчас электро-магнитные волны строго определенного диапазона, приобрело способность видеть волны всех возможных частот, и то же самое произошло со слухом, обонянием и осязанием. По силам ли человеку такая, вдруг навалившаяся гамма ощущений? Приблизительно в таком положении оказались первые люди, в силу какого-то потрясения (психической травмы) выведенные из состояния животной беззаботности: непосредственное восприятие оказалось утраченным, необъясненный мир сделался страшен. Человеку потребовался буфер между миром и им самим. Чем мог быть этот буфер? Для нас его роль исполняют принятые a priori аксиомы, с помощью которых мы опредмечиваем объекты. Для первого человека этим буфером могло стать только игровое действие, но уже не в эросе и не во внутристадных отношениях, а в той области, где до сих пор господствовала "чисто" предметная деятельность. Необходимо было как-то иначе отнестись к миру, выстроить отношения с ним на иной, непредметной основе. Объекты, пугающие первых людей, стали центром внимания: их задабривали приношениями плодов, появлялись какие-то первые ритуалы, помогающие избавиться от фобии тем, кто оказывался под ее властью. Предметная деятельность стала осознаваться как имеющая игровой смысл.