Артур Шопенгауэр - Parerga und Paralipomena

Если же Сократ сказал некогда юноше, представленному ему для испытания его способностей: "Говори, чтобы я мог тебя видеть"; то (принимая, что он под словом "видеть" не разумел просто "слышать") он был прав в том отношении, что черты и особенно глаза человека оживляются только во время речи и кладут на выражение его лица отпечаток духовных средств и способностей человека, чт дает нам возможность предварительно определить степень и направление его умственного развития,-- чего собственно и хотел Сократ в данном случае. В ином же случае следует принять во внимание, во-первых, что все только что сказанное не простирается на нравственные свойства человека, скрытые глубже; а во-вторых, что все приобретаемое нами при разговоре с человеком о б ъ е к т и в н о по более явственному развитию выражения в чертах его лица, снова теряется с у б ъ е к т и в н о вследствие личных отношении, которые тотчас же возникают между нами и привносят незаметное очарование, которое мешает нам быть беспристрастными. Потому-то с этой точки зрения следовало бы правильнее сказать: "Не говори, дабы я мог тебя видеть".

Ибо чтобы глубоко и ясно охватить физиономию человека, следует наблюдать его тогда, когда он садит одиноко, вполне предоставленный самому себе. Всякое общество и разговор его с другим уже бросают на него постороннее отражение большею частью в его пользу, проводя его путем воздействия и реакции в деятельное состояние, чт всегда возвышает человека. Напротив того, одинокий в предоставленный самому себе, в кипении собственных мыслей в ощущений -- только тут человек является в п о л н е с а м и м с о б о ю. Тогда глубоко проницательный взгляд физиономиста может а общих чертах в сразу схватить всю его сущность Ибо на его лице проходит основной тон всех его мыслей и стремлений и запечатленarrt irrvocable (непреложный приговор) того, чем он и м е е т б ы т ь и чтo он только тогда вполне чувствует, когда бывает наедине с самим собою.

Физиогномика уже по одному тому составляет главное средство для распознания людей, что физиономия в тесном смысле есть единственное, что не поддается их искусству притворства, так как для этого последнего доступна только п а т о г н о м и ч е с к а я, м и м и ч е с к а я сторона физиономии. Поэтому-то я в рекомендую изучать человека тогда, когда он бывает наедине, предоставленный самому себе, и прежде чем начать с ним разговор, отчасти потому, что только в таком случае видишь перед собою в чистом и неподдельном виде ф и з и о г н о м и ч е с к у ю сторону лица; тогда как при разговоре тотчас проявляется и п а т о г н о м и ч е с к а я, и человек прибегает к заученным приемам притворства; а отчасти и потому, что всякое, даже самое мимолетное личное отношение делает нас пристрастными, внося в оценку элемент субъективности.

Следует еще заметить, что физиогномическим путем вообще гораздо легче разгадать умственные способности человека, чем его нравственный характер. Первые гораздо больше пробиваются наружу. Они выражаются не только в лице и в игре физиономии, но также в походке и во всяком движении, как бы оно ни было незначительно. Я полагаю, что тупицу, глупца и умного человека можно различить уже с тылу. Тупицу характеризует тяжеловесная неповоротливость всех движений; глупость кладет свой отпечаток на всякий жест;ум и размышление -- то же самое. На этом основано замечание Лабрюйера:Il n'y rien de si dli, de si simple, et de si imperceptible, o il n'y entrent des manires, qui nous dclent: un sot ni n'entre, ni ne sort, ni ne se lve, ni se tait, ni n'est sur ses jambes, comme un homme d'esprit"*. Этим же, сказать мимоходом, объясняется тот instinct sr et prompt**, который, по уверению" Гельвеция, помогает дюжинным людям узнавать и взбегать людей умных. Само по себе обстоятельство это основывается на том, что чем более и развитее головной мозг и чем тоньше во отношению к нему спинной мозг и нервы, тем выше не только умственные средства, во и подвижность, осмысленность в движении всех членов, ибо в таком случае эти последние более непосредственно и решительно управляются мозгом, вследствие чего на каждом движении ясно отражаются его намерения. * "Нет ничего более легкого. более простого, более неуловимого, чем манеры, которые нас выдают: глупец, входит, выходит, встает, молчит, стоит совсем не так, как умный человек" (фр.) ** быстрый и безошибочный инстинкт (фр)

В целом же обстоятельство это сводится к тому, что чем выше стоит животное на лестнице существ, тем легче и скорее оно лишается жизни чрез повреждение и поранение в каком-нибудь одном пункте. Возьмем, например, лягушечных животных (Batrachier):насколько они неповоротливы, вялы и медленны в своихдвижениях, настолько же они не интеллигентны и отличаются при том чрезвычайно тягучею живучестью. Это объясняется тем, что при ничтожном головном мозг они обладают весьма толстым спинным мозгом и нервами. Вообще функциями головного мозга представляются, главным образом, движения рук и походка; движением же остальных членов, равно как и малейшими его видоизменениями, мозг управляет посредством нервов спинного мозга. По этой именно причине произвольные, намеренные движения вызывают утомление, которое, равно как и боль, коренится в мозгу, а не в членах, как нам кажется,-- почему утомление и способствует сну. Напротив того, не истекающие от мозга, а следовательно, непроизвольные движения организма (как-то: легких, сердца и т. п.) совершаются, не производя утомления. Так как мышление и управление членами зависит от одного и того же мозга, то характер его деятельности отражается в обоих направлениях, смотря по свойствам индивидуума:глупые люди двигаются как манекены, у умных говорит каждый сустав.