В это же время Марцин Свентковский опубликовал труд «Prodromus Polonus…» (Берлин — Вроцлав, 1766), в котором он выступил с защитой ценности науки и ее независимости от теологии и политики. Свентковский популяризировал принципы теории науки и методы научного познания, которые он черпал прежде всего из сочинений Ф. Бэкона (см. 92, 41–42, 243–291).
Однако все это было лишь сигналом к той фронтальной битве за возрождение отечественной науки, которую несколько позднее поведут Коллонтай, Ян Снядецкий и другие деятели Просвещения, программа борьбы и достижения которых в этой области принесут качественно отличное, новое содержание по сравнению с ранним Просвещением. Уже в период, когда Коллонтай выступил в качестве инициатора реформы Краковской академии, он стремился не к улучшению схоластической системы науки и обучения, а к ее полному уничтожению, а также реализации совершенно новой концепции науки и образования.
В 1750–1770 гг. прогрессивные учителя, ученые и публицисты пытались ввести в науку и школьное образование некоторые новые элементы, но не противопоставляли свои позиции решительным образом фидеизму и схоластике. Речь шла по сути дела о поправках, устранении слишком разительных анахронизмов (см. 43, а также 31). Философской основой всех этих преобразований, подготавливавших почву для более существенных перемен, являлось так называемое обновление философии в духе концепции philosophiae recentiorum [11] Философия возрождения (обновления) (прим. ред.).
, которая была робкой попыткой ревизии установленного канона философских авторитетов. Благодаря усилиям сторонников такой философии в школьные программы начала проникать информация о взглядах «новых» мыслителей — Ф. Бэкона, Декарта, Гассенди, Локка и даже Лейбница и Монтескье. Наиболее выдающимися представителями польской philosophiae recentiorum признаны Антоний Вишневский из пиарского училища («Propositiones philosophiae ex phisica recentiorum», 1746) и Вавжинец Митцлер де Колоф, неутомимый издатель и редактор многочисленных журналов («Варшавская библиотека», «Acta Litter aria», «Новые экономические и научные известия», «Монитор»). Эти польские ученые пропагандировали «новую философию» в духе системы X. Вольфа, подражавшего Лейбницу.
Для Коллонтая позиции «новой философии» по вопросам науки и просвещения были ценным исходным пунктом, но из-за их компромиссности по отношению к традиции они его уже не удовлетворяли. Его целью становится фронтальная атака против вырождающейся схоластики во имя науки, освобожденной от теологии и религии, — науки, призванием которой должно было стать активное формирование индивидуальной и общественной жизни. Эта новая концепция развивалась на почве уже упоминавшихся раннепросветительских стремлений к восстановлению ценности науки. Но ее главным обоснованием была коперникианская традиция. Борьба за признание гелиоцентрической теории Коперника началась уже в середине века. Однако только деятельность Я. Снядецкого в этой области обеспечила ей решительную победу («Похвала Николаю Копернику» (1782) и расширенный вариант этой работы — «О Копернике» (1802)). Но речь шла не только о самом гелиоцентризме. Коллонтай и его сторонники видели в коперникианской научной традиции образец, достойный продолжения в современных им условиях с более общей точки зрения. Переворот в философии и естествознании, осуществленный Коперником, выросшим в Польше и получившим образование в польском университете, был для них «неоспоримым свидетельством» того, что польская наука «имела творческий дух и не удовлетворялась никогда теми науками, которые были оставлены ей далеким прошлым» (25, 156).
Прежде чем перейти к рассмотрению главных элементов коллонтаевской концепции науки и просвещения, обратим внимание на его собственные научные исследования.
Уже в первое десятилетие общественной деятельности (1776–1786) Коллонтай проявил себя как выдающийся реформатор и организатор школы и науки. Вместе с тем в нем с самого начала удивительным образом сочетался деятель и политик, что снискало ему в будущем славу «мастера политических дел», с темпераментом и позицией ученого. Миссия инспекции, а затем и реформы Краковской академии, доверенная Эдукационной комиссией молодому краковскому канонику, потребовала не только знаний, но и прежде всего организаторских способностей, которые были условием успеха при осуществлении планов коренных изменений в той среде, которая в сохранении своего статуса опиралась на вековые традиции и интересы многочисленных и влиятельных церковных, академических и политических кругов.
Читать дальше