Анжела Мальцева - Введение в философию желания

Августин и Фома говорят все же о разных желаниях и настаивают на отказе от одного желания в пользу другого. Рикер и Вышеславцев говорят о сублимации, преобразовании желания как такового, что и будет рассмотрено ниже.

В работе «Эрос и цивилизация» Герберт Маркузе переосмысляет утверждение Зигмунда Фрейда о том, что в основании цивилизации лежит постоянное обуздание человеческих инстинктов (под властью принципа реальности человек постепенно приобретает умение отказываться от моментального, неверного и чреватого опасностью удовольствия ради отсроченного, сдерживаемого, но гарантированного удовлетворения) [91]. Главная мысль философа такова: следует говорить о двух формах представленности инстинкта – репрессивной и нерепрессивной. Маркузе находит в работах Фрейда подтверждение того факта, что создатель теории психоанализа различал два вида сублимации – репрессивную и нерепрессивную. В гипотетической «нерепрессивной цивилизации», модель которой продумывает Маркузе, инстинкты не обуздываются, но, напротив, выводятся из «генитальной сферы» и распространяются на мир труда и на всю вообще жизнь людей. Удовольствие и счастье при этом становятся культурными ценностями.

Вслед за Фрейдом, Маркузе приходит к выводу о том, что «репрессивная цивилизация» ввергается в разрушительную диалектику: непрекращающиеся ограничения Эроса ослабляют инстинкты жизни и, следовательно, усиливают и освобождают те самые силы, против которых они были «призваны», – силы деструкции. Маркузе ставит перед собой цель понять эту диалектику, составляющую до сих пор неисследованное и даже табуированное существо метапсихологии Фрейда. В «репрессивной цивилизации» человеку только кажется, что он может удовлетворять желания, но он не замечает, что сами потребности и способы их удовлетворения, да и сама концепция удовлетворения – навязаны ему. Маркузе считает, что нужно создать такую культуру, в которой источником желаний и потребностей будет сам человек. Развитие чувственности предполагает отношение ко всему, что окружает человека, не как к вещам, но как к личностям.

Маркузе считает, что основа рациональности принципа производительности – разум. Разум превратился в инструмент ограничения и подавления инстинктов; область инстинктов рассматривалась как противная и пагубная для разума. Категории, которыми философия пыталась охватить человеческое существование, сохраняли печать репрессии: все принадлежащее к сфере чувственности, удовольствия, порывов ощущается в классической философии как антагонистичное разуму и должно пресекаться, сдерживаться (с. 139).

Маркузе рассматривает некоторые узловые моменты западной философии, в которых «отчетливо видна историческая ограниченность системы разума и попытки ее преодоления» (с. 111). Вслед за Гегелем, который в «Феноменологии духа» демонстрирует стремление преодолеть ту форму свободы, которая определяется антагонистическим отношением к Другому, вслед за Ницше, который связывал освобождение с избавлением от чувства вины, Маркузе настаивает на том, что человечество должно прийти к пониманию обусловленности несчастного сознания не утверждением, а отрицанием жизненных инстинктов, усвоением репрессивных идеалов, а не восстанием против них. Маркузе говорит о борьбе «между логикой господства и волей к удовлетворению, которые во взаимном споре притязают на определение нового принципа реальности». Вопреки традиционной онтологии концепции бытия в терминах Логоса противопоставлена концепция бытия в алогических терминах воли и радости. Это «противотечение» стремится сформулировать собственный Логос – логос удовлетворения (с. 112).

Сексуальные инстинкты суть инстинкты жизни. По мысли Маркузе, инстинкты жизни ищут удовольствия, а не безопасности. И «борьба за существование» – первоначально не что иное, как борьба за удовольствие: именно с коллективного выполнения этой задачи и начинается, по его мнению, культура. Однако позднее борьба за существование организуется в соответствии с интересами господства, в результате чего трансформируется эротическая основа культуры (с. 113).

Маркузе говорит об исторической ограниченности существующего принципа реальности. Он продумывает пути примирения «двух основных антагонистических импульсов» (чувственного импульса и импульса формы (разум). Философ правильно понимает половинчатость решения Шиллера поменять местами разум и чувство, но он не приходит к мысли о том, что нужно говорить о разуме как о чувствующем по-разному.