Ролан Барт - Семиотика, Поэтика (Избранные работы)

Наличие таких - бесконечно разнообразных - смыслов как раз и обусловливает расслоение единого национального языка на множество так называемых "социолектов". Пионерская роль в самой постановке вопроса о социолектах и в деле их изучения принадлежит, как известно, М. М. Бахтину 17, пользовавшемуся выражением

17 См.: Волошинов В. Н. Марксизм и философия языка. Л.: Прибой, 1930 (основной текст книги принадлежит Бахтину); Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худ. литература, 1975. Бахтин, в частности, показал, что каждое конкретное языковое высказывание причастно не только централизующим тенденциям лингвистического универсализма, но и децентрализующим тенденциям общественно-исторического "разноречия", что "социальные языки" суть воплощенные "идеологические кругозоры" определенных социальных коллективов, что, будучи "идеологически наполнен", такой язык образует упругую смысловую среду, через которую индивид должен с усилием "пробиться к своему смыслу и к своей экспрессии".

О вкладе М. М. Бахтина в философию языка см.: Иванов Вяч. Вс. Значение идей М. М. Бахтина о знаке, высказывании и диалоге для современной семиотики.- В кн.: "Труды по знаковым системам, VI", Изд-во Тартуского государственного университета, 1973, с. 5-44.

[14]

"социально-идеологический язык". Подход раннего Барта (периода "Нулевой степени письма" и "Мифологий") к языковым феноменам в целом сопоставим с идеями Бахтина, хотя о прямом влиянии, разумеется, не может идти речи.

Обозначив социолект термином "тип письма", Барт проанализировал его как способ знакового закрепления социокультурных представлений. По Барту, "письмо" - это опредметившаяся в языке идеологическая сетка, которую та или иная группа, класс, социальный институт и т. п. помещает между индивидом и действительностью, понуждая его думать в определенных категориях, замечать и оценивать лишь те аспекты действительности, которые эта сетка признает в качестве значимых. Все продукты социально-языковой практики, все социолекты, выработанные поколениями, классами, партиями, литературными направлениями, органами прессы и т. п. за время существования общества, можно представить себе как огромный склад различных видов "письма", откуда индивид вынужден заимствовать свой "язык", а вместе с ним и всю систему ценностно-смыслового отношения к действительности.

Барта от Бахтина отличают две особенности. Во-первых, если Бахтина прежде всего интересовали "диалогические" взаимоотношения между "социальными языками" как таковыми, тогда как отдельного индивида он рассматривал лишь в качестве "воплощенного представителя" этих языков 18, то у Барта акцент сделан на взаимоотношениях "письма" и индивида, причем подчеркнута отчуждающая власть социализированного слова: в невинном, на первый взгляд, феномене "письма" Барт сумел разглядеть общественный механизм, институт, обладающий такой же принудительной силой, как и любое другое общественное установление. Чтобы преодолеть эту силу, необходимо понять внутреннее устройство подавляющего механизма. Во-вторых, для этого-то

18 Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики, с. 104.

[15]

Барт и обратился к аналитическим средствам современной семиотики, прежде всего к коннотативной семиологии Л. Ельмслева, содержавшей теоретические основания для практического "развинчивания" механизма "письма".

Ельмслев определил коннотативную семиотику как такую семиотику, план выражения которой сам является семиотикой 19. Например, слова, образующие текст, написанный на русском языке, включают в себя план выражения (означающие) и план содержания (означаемые), соединение которых приводит к появлению знака. Совокупность знаков данной системы и образует тот или иной тип семиотики; предметные значения таких знаков называются денотативными или первичными.

Все дело, однако, в том, что знаки денотативной системы в свою очередь способны служить простой материальной опорой для вторичных означаемых, которые тем самым ведут своего рода паразитарное существование. Так, в сознании иностранца, изучающего русский язык, наряду с процессом запоминания предметных значений русских слов, все время коннотируется дополнительное представление: "это слова русского языка", "это русское". У читателя трагедий Расина одно лишь слово "пламя" (обозначающее любовную страсть) способно вызвать целый комплекс коннотативных образов: "передо мной язык трагедии", "это язык классицизма" и т. п.