Иосиф Телушкин - Еврейская мудрость. Этические, духовные и исторические уроки по трудам великих мудрецов

Для достижения настоящего мира мы должны отдать все оккупированные территории, кроме Иерусалима и Голанских Высот

Хотя большинство израильских политиков стало жестче после Шестидневной войны, Давид Бен-Гурион, наоборот, стал мягче. Даже во время войны он доверял своему дневнику такие мысли: «Нам не нужны (Голанские Высоты), потому что мы там все равно не удержимся» (Цит. по Дану Курцману, «Бен-Гурион: Огненный пророк»).

Без Херута и коммунистов.

В Израиле было столько политических партий, что ни одна не получала большинства из 120 мест Кнессета. Все израильские кабинеты представляли собой межпартийные коалиции.

Будучи премьер-министром, Бен-Гурион обычно старался включить в правительство как можно больше представителей различных партий. Однако, начиная с выборов 1949 года, он дал всем понять, что в эту коалицию никогда не смогут войти две партии: Израильская коммунистическая партия и партия Херут Менахема Бегина (наследницей последней стала партия Ликуд).

Будучи социалистом, Бен-Гурион презирал коммунистов за их тоталитарные идеи и оппозицию сионизму. Он также понимал, что если коммунисты войдут в кабинет, то конфиденциальные правительственные беседы будут известны «старшим братьям» в СССР и, следовательно, арабским врагам.

Что касается Херута, то Бен-Гурион считал лидера этой партии Бегина врагом демократии. Так же он относился и к учителю Бегина – Жаботинскому, называя его – «Владимир Гитлер».

Во время жарких парламентских дебатов, в начале пятидесятых, Бен-Гурион утверждал, что, прийдя к власти, Бегин будет управлять Израилем так же, как Гитлер правил Германией. Эти опасения были опровергнуты во время правления Бегина в качестве премьер-министра (1977–1983).

Вражда Бен-Гуриона и Бегина сохранилась между ними до последних лет жизни первого премьера. Он, несомненно, был поражен, когда Бегин попросил его, уже пенсионера, снова стать премьер-министром во время страшных дней, предшествовавших Шестидневной войне 1967 года. Даже в период самой страшной вражды жена Бен-Гуриона, Паула, восхищалась Бегиным: незадолго до своей смерти отец еврейского государства написал в своем политическом завещании: «Паула… почему-то всегда была Вашей поклонницей. Я противился Вашему пути… но лично к Вам у меня не было никакой ненависти, и когда я узнал Вас лучше… выросло мое уважение к Вам, и моя Паула была очень рада» (там же).

Бен-Гурион, я полагаю, мог забыть свои более ранние высказывания в адрес Бегина. На ум приходят две цитаты: «Те, кто считают, что невозможно изменить историю, никогда не пытались писать мемуары» и «После восьмидесяти больше нет врагов, есть только чудом выжившие».

Нас, евреев, обвиняли во многих преступлениях. Однако нашим действительным преступлением в истории являлась слабость. Уверяю, что нас больше никогда нельзя будет обвинить в этом преступлении.

Важно не то, что говорят другие народы, а что делают евреи.

Это очень характерное для Бен-Гуриона утверждение. Он верил в то, что деяния евреев – основание государства, создание сильной армии, освоение пустыни Негев – а не воля других народов, должны определять наше будущее.

Меир (1898–1978) была премьер-министром Израиля в 1969–1974 г.

Лидер, который не колеблясь посылает своих людей в бой, не подходит на эту должность.

В дни, непосредственно предшествовавшие Шестидневной войне, арабские соседи угрожали стереть Израиль с лица земли. Когда премьер-министр Леви Эшколь обратился к испуганному населению, он запнулся посреди своей речи. Все решили, что Эшколь устал и находится на грани изнеможения. Страну охватила волна отчаяния, и Эшколь стал объектом жестокой критики, что и заставило Голду произнести эти слова.

Много лет спустя Абба Эбан рассказывал, что колебания Эшколя никак не были связаны с нервным напряжением. Скорее всего, речь была подготовлена для него помощниками. Он не успел прочесть ее заранее и он не знал, что спичрайтер использовал в ней очень редкое в употреблении слово, необычный переходный глагол, означавший – «отступать». Это и вызвало замешательство премьера. «Трудно описать тревогу и беспокойство, охватившие страну, – пишет Эбан. – Это, наверное, единственный случай в истории, когда запинка в речи вызвала реакцию по всему миру» ( «Непосредственный свидетель» ).