Виталий Кузнецов: Франсуа Мари Вольтер

Сам Вольтер, как правило, именовал излагаемые им представления о боге «теизмом» (от греч. θεος — бог). Но впоследствии в философской и религиоведческой литературе термином «теизм» стало обозначаться отвергавшееся Вольтером «религиозное мировоззрение, исходящее из понимания абсолюта как бесконечной божественной личности… свободно творящей мир и свободно оперирующей с миром» (40, 5 , 189). Деизмом же стало называться соответствующее вольтеровским взглядам «религиозно-философское направление, отвергающее идею личного бога и его повседневного вмешательства в жизнь природы и общества» (40, 1 , 441).

Указывая, что еще схоластик Дунс Скот давал положительный ответ на вопрос, «не способна ли материя мыслить?», Маркс отмечал: «Чтобы сделать возможным такое чудо, он прибегал к всемогуществу божьему, т. е. он заставлял самое теологию проповедовать материализм» (1, 2 , 142).

«Все его мировоззрение окрашено агностицизмом. Для него мир непостижим и непознаваем» (12, 155). «Характерная черта гносеологии Вольтера — сомнение в достоверности философского познания» (19, 2 , 301).

Натурализовавшаяся в США француженка Дениза Боном написала пухлое (633 с.!) «исследование», в котором она, необоснованно принимая ориентально-мифологический реквизит философских повестей Вольтера за выражение его сокровенных, самых важных убеждений, пытается с невероятными натяжками представить так называемую «эзотерическую субстанцию вольтеровской мысли» в качестве разновидности теософии наподобие «тайного учения» Е. П. Блаватской. Боном приходит к следующему поразительному выводу: «Вольтеровские тексты заставляют со всей решительностью думать, что появление их автора на земле является результатом добровольной реинкарнации» (47, 17), то есть воплощения некоего космического духа, причастного божественному началу мира.

Самым большим моральным злом Вольтер считал войну, выступая решительным противником агрессии и милитаризма (см. 26, 145, 156–158).

От лат. revelatio — откровение.

Уместно привести здесь авторитетное суждение современного советского религиоведа С. А. Токарева: «Представления о загробной жизни, о бессмертии души, о загробном воздаянии и пр. в древнем иудаизме отсутствуют. И божья награда и божьи наказания совершаются здесь, на земле; они постигают если не самого человека, то его потомство» (38, 413).

К таким же в принципе выводам приходит и научная библеистика XX в. «Главнейшие библейские сказки, — писал А. Ранович, — оказываются заимствованными из вавилонской, ассирийской и египетской мифологии, вариантами и видоизменениями распространенных на Востоке мифов и сказаний, восходящих к II–III тысячелетию до хр. э.» (36, 54–55). Согласно И. Крывелеву, «находясь в плену, еврейские жрецы, богословы и пророки получили возможность пополнить свой мифологический арсенал массой вавилонских сказаний, сложившихся за тысячелетия существования ассирийской и вавилонской культур» (25, 166). «Вавилонский плен, — убежден С. А. Токарев, — оставил следы… на самом содержании религиозных верований евреев. В тексте Библии имеются ясные отпечатки влияния вавилонской космологии и демонологии… Иудаизм испытал на себе влияние, хотя и более слабое, идей маздаизма: с ним евреи должны были познакомиться, находясь под властью персидских царей (VI–IV вв. до н. э.). Вероятно, именно это влияние сказалось в появлении образа злого духа — сатаны» (38, 412).

При углублении в вольтеровское мировоззрение в нем обнаруживаются все новые и новые аспекты, и Помо выразил мнение многих современных исследователей, заявив: «Вольтер, о котором считали сказанным все, оказался одним из самых плохо изученных великих французских писателей» (71, 1 , 184; см. также 44, 15).