Виталий Кузнецов - Франсуа Мари Вольтер

Далеко идущие новации в области формы философских произведений Вольтера, который сознательно порывал с педантическо-тяжеловесным стилем «метафизических» трактатов, находятся в прямой зависимости от интеллектуальных вкусов, царивших в парижских салонах XVIII в., где очень ценили ясность и краткость мысли, ее непринужденно-остроумное развертывание и где не терпели менторского тона. Если Вольтер как драматург всячески подчеркивал в предисловиях-манифестах к своим пьесам новаторские моменты последних, то в качестве философа он старательно и весьма искусно избегал афиширования оригинальности отстаиваемых им мировоззренческих позиций, представляя их или как установленные массой авторитетных мыслителей истины, или как некие самоочевидности, без труда усматриваемые каждым непредубежденным человеком. Вопросы приоритета в данном случае совершенно не волновали Вольтера, так как главным для него было сознание того, что его идеи лучше всего усваиваются в обществе тогда, когда читатели пребывают в уверенности, что это их собственные давние убеждения, только изящнее и четче выраженные. Кондорсе верно характеризовал Вольтера как человека, «более занятого… поражением» ненавистных ему предрассудков, чем «высказыванием своего гения», и «слишком великого, чтобы тщеславиться своими мнениями, слишком большого друга людей, чтобы всю славу свою не полагать в принесении им пользы» (22, 150).

Считая, что лучшими книгами являются те, в которых автором написана лишь половина их содержания, а другая их половина творится читателями (6, 17 , 2), Вольтер максимально насыщал свои произведения фактами и сводил до минимума экспликацию как связей между ними, так и их значения. То и другое в сущности было предусмотрено и даже жестко предопределено вольтеровским подбором фактов, который сам являлся результатом большой теоретической работы, не замечаемой лишь при поверхностном чтении. Трудности исследования вольтеровской философии связаны в значительной мере как раз с тем, что многие ее теоретические моменты, без учета которых она выглядит непоправимо обедненной и лишенной глубины, находятся в имплицитном состоянии [21] При углублении в вольтеровское мировоззрение в нем обнаруживаются все новые и новые аспекты, и Помо выразил мнение многих современных исследователей, заявив: «Вольтер, о котором считали сказанным все, оказался одним из самых плохо изученных великих французских писателей» (71, 1 , 184; см. также 44, 15). . Приводимые Вольтером факты не просто информируют читателей об определенной эмпирической действительности, но вместе с тем эффективно способствуют разрушению старого мировоззрения и формированию противоположного ему нового мировоззрения. Хотя Вольтер не задавался целью свести многообразие высказанных им взглядов в систему, они образуют тем не менее определенное единство.

Особенности формы философских произведений Вольтера имеют и содержательное значение. Вольтеровская ясность стиля и слога — это практический урок рационально-критического мышления, фривольность — один из способов ниспровержения религиозного ханжества, а шутка — это не только развлекательная приправа, но и средство подчеркнуть внутренние противоречия опровергаемого мировоззрения и его несоответствие реальности; а то, что подвергалось язвительному вольтеровскому осмеянию, оказывалось безнадежно скомпрометированным для общественного сознания XVIII в. и последующих времен. Герцен прекрасно сказал, что «смех одно из самых мощных орудий разрушения… От смеха падают идолы, падают венки и оклады, и чудотворная икона делается почернелой и дурно нарисованной картинкой» (14, 7 , 255).

Ориентируясь как автор вначале только на публику салонов и аристократические верхи, Вольтер с течением времени все больше адресовывал свои произведения также грамотным простолюдинам, для которых, собственно, и были предназначены дешевые книжечки, сыпавшиеся из Ферне, как из рога изобилия. Вольтеровские приемы популяризации философских идей оказались в целом очень подходящими и для этой новой аудитории, пробуждая ее не только от религиозного сна, но и от невосприимчивости к философии, причем это был двуединый процесс. М. Гримм, чьи письма из Парижа являются весьма авторитетными свидетельствами, отмечал, что «если философский дух распространился в нынешнем столетии больше, чем в каком-либо другом», то это результат деятельности в первую очередь «Вольтера, который, насыщая философией свои пьесы для театра и все написанное им, породил в публике вкус к философии, сделал толпу способной ценить труды других и наслаждаться ими» (54, 2 , 395–396).