Ирвин Штельцер - Метод Мёрдока. Как управлять медиаимперией, уничтожать политиков и держать в страхе конкурентов

Возможно, любые попытки понять, способен ли метод, который я называю Методом Мердока (в то время как сам Руперт считает его лишь своим инстинктом), провести черту между ответственным и безответственным, окажутся бесполезными. Я знаю Руперта достаточно хорошо и могу с уверенностью говорить, что он считает свой Метод, во многом основанный на так называемом «редакторском суждении», настолько эффективным, насколько это возможно. При этом Мердок оставляет финальное решение за новостями, издательским делом, спортом, индустрией развлечений, инвестициями. И, конечно же, за сэром Китом и леди Элизабет, его родителями, если ему доведется встретиться с ними снова – а это та перспектива, которую он считает и невозможной, и неизбежной одновременно.

Моя книга могла бы так и остаться ненаписанной без поддержки и помощи моей жены Ситы. И любые достоинства, которые читатель может увидеть в этой книге, определенно существуют в ней лишь благодаря ее помощи в исследованиях, правках и терпеливому отношению ко всем нарушениям наших планов, вызванных финальной редактурой и шлифовкой текста. Я потерял счет, сколько раз она жертвовала своими интересами, исследовательскими проектами и научной работой по изучению биографии Уинстона Черчилля ради того, чтобы я мог продолжать писать. Я также не могу сосчитать количество ланчей и вечерних бесед, посвященных мне и моей книге.

И я не сумел бы преодолеть конфликты между потребностью медиакомпаний в заработках и их особой ответственностью в отношении национальной культуры, если бы мне не повезло встретить на своем пути Гертруду Химмельфарб, философа и историка, которая вместе со своим мужем, покойным Ирвингом Кристолом, сумела переубедить меня в том, что экономическая эффективность, смягченная частичкой справедливости, должна быть главным ориентиром при разработке общественной политики. Беа, как называют ее все те, у кого есть привилегия звать ее «другом», открыла для меня принцип, который мне следовало бы узнать самому из «Теории нравственных чувств» Адама Смита и ее собственных работ: до тех пор пока мы по-прежнему остаемся приличным и недеморализованным обществом, а наша культура не огрублена медийной продукцией, все остальное практически не имеет никакого значения. Беа сделала работу над книгой для меня сложнее, чем это могло бы быть прежде, за что я ей благодарен; она лишила меня уверенности в том, что существуют «скользкие склоны» за гранью контроля политиков и других людей, принимающих активное участие в экономике. Беа и Ирвинг договорились о месте в вашингтонском Американском институте предпринимательства и возможности общаться с ними и с их друзьями и коллегами на многочисленных ужинах, бранчах и семинарах. Я чрезвычайно им обязан всем этим.

Есть и другие, кто внес свой вклад в облегчение моей задачи, которая без их участия могла бы стать куда сложнее. Лейре Гонсалес более десяти лет была моим ассистентом, прежде чем вернулась в Лондон, стремясь к менее безумной жизни, чем та постоянная суматоха, которую мы могли ей предложить. То, что в итоге она устроилась на работу к другому экономисту, было для нас облегчением, поскольку дает повод думать, что ей нравился тот период жизни, когда она работала со мной и Ситой.

Гейл Дамиано, проработавшая со мной в течение большей части моей карьеры в консалтинге, согласилась вернуться к работе после ухода на пенсию, чтобы помочь мне на финальной стадии и удостовериться, что тот экземпляр, который мы направили издателю, был правильно оформлен, и читателям указывают на корректные сноски для поиска источников, с которыми они могли бы захотеть познакомиться поближе. Ее помощь на окончательных этапах подготовки рукописи можно описать не иначе как словом «бесценная».

Джефф Рабен, наш компьютерный консультант, и все остальные из тех, кто помог мне справиться со своей технофобией путем установки программ, облегчающих редактуру, внесение изменений и тому подобное, все те, кто отвечал на мои звонки в любой момент, когда бы мой компьютер ни отказывался мне подчиняться. Это не второстепенный вопрос, и любой человек, кроме опытного пользователя устройств, пришедших на замену перьевой ручке и желтому блокноту, поймет, что я по-прежнему мог бы использовать эти устаревшие вещи, если бы Чарльз Мюррей, известный политолог, не оторвался от своих политических триумфов, следующих один за другим, и не потратил бы свое время на то, чтобы направить меня на путь компьютеризации. Единственное, о чем я сожалею, так это о том, что я не внял призыву Джеффа Рабена и не начал использовать еще более новые методы. Возможно, я сделаю это теперь, когда работа над книгой завершена.