Но потом в середине ужина что-то пошло не так – или мне это показалось с моей американской точки зрения. Жульетт и Элен начали горячо спорить: хорошее это или плохое дело – ежегодный турнир по гольфу, проходящий каждую весну практически на заднем дворе у Элен. Элен пылко заявляла, что она категорически против данного турнира. Жульетт возражала: «Ты так говоришь, потому что ты эгоистка. Я за него!» Остальные гости стали занимать в споре разные стороны. Тон повысился, руки жестикулировали.
В моей родной американской культуре подобный спор за ужином – очень плохой знак. Чаще всего он заканчивается тем, что один или несколько человек в раздражении покидают комнату, хлопнув дверью, и больше не возвращаются. Поэтому мне стало очень некомфортно, когда Жульетт спросила меня в упор: «Ну а ты, Эрин, что думаешь?»
Не имея никакого желания подключаться к этому спору и обидеть, по крайней мере, одну из моих новых подруг, я быстро нашлась с ответом: «У меня нет мнения». И к моему крайнему удивлению, спустя несколько минут разговор перешел на обсуждение того, кто куда поедет в ближайшие праздники – без каких-либо признаков взаимных обид. Я в недоумении смотрела на то, как Жульетт и Элен пошли, держась за руки, на кухню приготовить кофе, смеясь на всю квартиру и оставаясь, как всегда, лучшими подругами.
Конечно, несогласие за столом может возникнуть почти в любой культуре. Но тот факт, что Элен и Жульетт так остро пикировались без каких-либо последствий для их дружбы, говорит об очевидном культурном подтексте данного эпизода.
Теперь на минуту представьте, что бы случилось, если бы подобная сцена произошла в рабочей обстановке. Вообразите, какое замешательство возникло бы в команде, состоящей из людей из разных культур, с совершенно разным отношением к проявлению несогласия. Ощущали бы они дискомфорт? Беспокойство? Как минимум.
Конфронтация: потеря лица или горячее обсуждение
Получив диплом MBA в престижном европейском университете, Ли Шен с радостью согласилась на предложение работы в качестве менеджера по маркетингу во французской транснациональной корпорации L’Oréal. На своем рабочем месте в шанхайском офисе L’Oréal Шен, с ее отличным английским и приемлемым французским языками, чувствовала себя уверенно, общаясь с европейскими коллегами. Шен вспоминает: «Я практически не замечала культурной разницы между мной и французскими коллегами. В конце концов, я несколько лет училась за рубежом и гораздо лучше адаптировалась к международной среде, чем большинство китайцев. Мне нравится чувствовать, что я могу легко перемещаться из одной культурной среды в другую».
Через несколько месяцев Шен пригласили приехать в Париж для доклада о том, как, с ее точки зрения, нужно адаптировать маркетинговую кампанию для китайского рынка. «Корпорация потратила много денег на мою поездку, поэтому я тщательно подготовила свою презентацию, – вспоминает она. – За тринадцать часов полета из Шанхая я отрепетировала каждый слайд, чтобы мои выводы выглядели ясно и убедительно».
На совещании присутствовали двенадцать человек, и Шен была единственным участником не из Европы. Предложения Шен были ясными, а подготовка – скрупулезной. Но она была ошеломлена потоком вопросов, последовавшим со стороны ее французских коллег. «Это началось с вопроса, почему я выбрала другой цвет для печатной рекламы. Когда я объяснила причину, присутствующие стали задавать новые вопросы и критиковать принятые мной решения». Шен почувствовала себя атакуемой и униженной. «Но больше всего я злилась на саму себя, – говорит она. – Очевидно, что они не воспринимали меня как эксперта по маркетингу, в качестве которого я себя позиционировала». Шен всячески старалась говорить спокойно, но, как она признается: «По правде сказать, я чуть не плакала».
Когда совещание наконец закончилось, Шен быстро собрала вещи и направилась к двери. Но не успела она выйти, как ее ждал сюрприз. «Несколько участников совещания, как раз те, которые только что публично меня критиковали, подошли ко мне, чтобы поздравить, – говорит она. – Они сказали, что моя презентация была тщательно подготовленной и интересной. И тогда я поняла, что я – в большей степени китаянка, чем думала».
Концепция, которую китайцы называют мяньцзы , или «лицо», существует во всех обществах, но ее значимость различается в разных культурах. Когда вы представляетесь кому-то, вы демонстрируете свой публичный образ. Например, когда я обращаюсь к группе международных менеджеров, я представляюсь им профессором в области межкультурного взаимодействия, неявно подразумевая наличие у себя знаний и опыта управления большими группами менеджеров. Поэтому если какой-то участник моей программы публично заявит, что я не знаю того, о чем говорю, что мои знания слабы, а лидерские навыки отсутствуют, – я «потеряю лицо», будучи публично опозоренной.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу