Ирина Уральская - Ночь на окраине

Значит, недалеко был солдатский КПП и их служивые здания. Еще пара пятиэтажек и частный сектор. Недавно стали давать тут землю под застройку домов. Работу брат Коля нашел мне такую, где я была бы одна. Неуживчивый характер и неумение подчиняться сослужили мне плохую службу. Когда я впервые вошла в комнату, мне сразу не понравились клиенты, матерящиеся при сдаче объектов.

С улыбкой вспомнила, как бросив служебное помещение, я пошла в кинотеатр, выяснять отношения. Гневно спрашивала кассиршу кинотеатра «Дружба»:

– Девушка, с какой стати вы матерились и кричали на служащую охраны пульта? То бишь на меня, – важничала я.

Смущенная девушка лет так-эдак сорока отвечала, не ожидая наскока из-под угла:

– Вас как зовут?

– Орхидея Ивановна! Вам зачем? Я не знакомиться пришла! – требовательно и с силой нажимая на фразы, с ехидцей, присущей всем потомственным уральским казачкам, резко говорила я.

– Да вы простите, запарилась. Я на пульте всех знаю, а вы кто, новенькая? – не переставая отпускать толпившихся в кинотеатр детишек, отрывала им билеты, давая сдачу, задавала вопрос кассирша, немного оторопев.

– Ладно, – улыбнулась я, – шучу я. Меня зовут Лариса. Вы уж, пожалуйста, в трубку больше не орите. Всё-таки мы милиция.

Я развернулась на своих платформах и побежала обратно, пыля и трясясь от страха.

«Мне ж, дуре, попадет, зачем я ушла?» – переживала я и торопилась еще быстрее, глядя вдаль на открывшуюся школу, лесок и пустырь напротив Поссовета.

Летела назад, благо это было недалеко, и вдруг заметила Кудаисова Лёшу – начальника Пульта охраны (у всех казахов в советское время были в русские имена).

Лёшина фигура длинная и худая с огромной фуражкой и кокардой, выделявшаяся на фоне белой стены, не обещала ничего хорошего. Под мышкой он держал папку с документами – обязательный элемент настоящего мента. Он гневно и ошалело смотрел на новенькую.

– Димиденко, вы откуда бредете? Мать вашу… – он запнулся и покраснел от натуги, не знал, как выразить возмущение, и дальше, уже взяв себя в руки, терпеливо и монотонно стал объяснять: – Вы себе как представляете объекты без охраны? Вы что не соображаете? Вам что инструкция неизвестна? – он переложил папку в другую руку, снял фуражку и вытер платком лоб, с которого бисером стекали капельки пота.

Я, притормозив сходу, молчала от неожиданности и неприятности момента. А он раздухарившись, продолжал:

– У вас сколько объектов находится под охраной пульта? Вы, наверное, даже не знаете степень важности объектов! – заключил он. – Нельзя ни на минуту, даже в туалет, оставлять объекты без надзора. Я надеюсь, вы меня поняли, или ни бельмесын? Вы по-русски понимаете? Я вам, казакша, объясню. Молчит она…

Я кивнула головой.

В конце концов, он взял объяснительную, которую положил себе в карман на долгое время, надеясь на еще один косяк. Всё тогда, аут, увольнение, и избавление от протеже вышестоящего начальства.

– Кого набирают?! Они там что думают, сюда кого попало можно принимать? – он уходил и всё ворчал, и ворчал.

А я пошла расстроенная на пульт и ругала себя, что какая я глупая и как подвожу своего брата.

Я попила чайку на ходу и взялась читать книгу, первоначально задернув шторки. Сумерки заволокли комнату, потянулась включить свет. Задела лампу и грохот свалившейся книги гулко разнесся по длинному коридору. «Опять мыши шуршат или еще кто-нибудь», – встревожилась я. Прислушалась. Дверь длинного коридора мало того была по новой моде стеклянная да еще выходила на злополучный пустырь. На этом пустыре всегда росли одуванчики. Хотелось бегать и собирать их. Я любила колючие осенние цветы или попросту колючки и ставила их в вазы. Одуванчики гнездились всю зиму на подоконнике. Татьяна Женова – соседка и многолетняя подруга говаривала, что неживые цветы держать в комнате нельзя. Таня была моим доверенным лицом, жилеткой для слез и бесконечных жалоб, вездесущим понимающим советчиком в любых жизненных неприятных ситуациях. Как только вспомнила о ней, передо мной встала приятная маленькая аккуратная фигурка с головой как тот же одуванчик на пустыре, светящейся изнутри с нежными голубыми глазами, без памяти любившая своего мужа Валерия.

Ночью вырубился свет. В девяностом году веерные выключения электричества были сущим мучением для охраны. Пульт засвистел и рация захрипела. Я переключила рацию на автономный режим. Стала вызывать мотоциклистов двадцатого маршрута, называть им кодовые числа: