Иосиф Халифман - Пароль скрещенных антенн

Решено было разобраться в этом вопросе поточнее, проверив, будет ли пчела прилетать вовремя к завтраку, предложенному ей в девять часов утра в саду, и к обеду, выставленному в пять часов вечера на столик на лесной поляне.

Через семь дней опытов пчелы снова доказали свою аккуратность. Вывод проверялся несколько раз и всегда с неизменным успехом.

В следующей серии опытов остроту пчелиной памяти на время сравнили с силой памяти на место. И пчелы, прилетавшие на «верное» место в «неверные» часы, показали, что у них память на место крепче, чем память на время.

Таким же образом удалось выяснить, как долго способна пчела хранить воспоминание о времени кормления. Если дрессировка не обновлялась, то на тринадцатый день уже ни одна меченая пчела не прилетала в верное время.

Затем было проверено действие новых дрессировок: пчелы, настроенные летать в одно время, вторичной дрессировкой приучались к другому сроку кормления.

В таких случаях они уже на третий день переходили на новое расписание.

Правда, не все пчелы вели себя одинаково. В одних семьях сборщицы летали с точностью до минут. Но наряду с ними попадались и пчелы чрезвычайно «рассеянные». Они прилетали то очень рано, то слишком поздно, то путали время, то забывали место.

Впрочем, число таких пчёл было не столь большим, чтобы оно могло изменить общую картину.

Картина же эта была ясной: пчелы в массе чувствовали время. Важно было выяснить, по каким же часам так точно определяют пчелы время, какой «будильник» напоминает им о том, что пора вылетать.

Проще всего было предположить, что пчелы чувствуют время по солнцу. Может быть, по его высоте над горизонтом; может быть, по направлению его лучей.

Чтобы проверить эти догадки, опыты перенесли в светонепроницаемую камеру. Камеру, разумеется, осветили искусственным светом, потому что в темноте пчелы, как известно, не летают.

Новая обстановка не смутила пчел.

И в камере они продолжали прилетать на кормушку точно в указанный час и прекращали полеты, когда знакомое им время кормления истекало.

Значит, свет солнца здесь ни при чем. Что же тогда? Не служат ли «часами» для пчел какие-нибудь еще не известные людям лучи или, может быть, токи? Это можно выяснить, если убрать пчел с поверхности земли, где такие лучи или токи могут на них как-то действовать.

И вот клеть старой соляной шахты спускает под землю необычный груз: ульи с пчелами.

В пустой и давно заброшенной штольне, за километр от места работ, на глубине 180 метров включается свет электрических ламп, который не будет погашен до конца опыта. Температура воздуха все время поддерживается одинаковая: 16–17 градусов тепла.

Воздуха здесь достаточно, и входы в штольню и вентиляционные люки наглухо закрыты.

Теперь опытная площадка хорошо изолирована.

Ульи устанавливаются под искрящимися сводами подземного соляного купола.

Начинается кормление. Солнце ничего не может здесь подсказать пчелам: они отрезаны от сигналов надземного мира. Потеряют ли они в этих условиях ощущение времени?

Две недели продолжается дрессировка. Наступает день опыта, и наблюдатели у столика видят, что пчелы ведут себя в подземной шахте точь-в-точь как под горячим солнцем среди живой зелени: вне часов кормления на кормушке тихо, в часы кормления плотик в ванночке с сиропом покрыт пчелами.

После всего этого пора было подумать, что неуловимый «будильник» совсем и не следует искать вне пчелы.

Рамка с запечатанным расплодом была перенесена в камеру, где поддерживались необходимые температура и влажность. Здесь вывелись пчелы, которые от рождения не видели ни солнца, ни неба, ни смены дня и ночи. С минуты появления на свет не видели эти пчелы и старых, бывалых пчел, повадкам которых они могли бы подражать. И эти пчелы не хуже обычных, не хуже рожденных в шумном улье приучались в положенный срок прилетать на кормушку.

Еще более редкий опыт был проделан в камере лаборатории в Париже с пчелами, продрессированными в определенное время прилетать к кормушке. Этих пчел на самолете перебросили в другую такую же лабораторию в Нью-Йорке. А отсюда пчелы, содержавшиеся в такой же камере и приученные брать здесь корм в определенное время, были перевезены самолетом в Париж. И те и другие после перевозки вылетели из своих ульев за кормом на дрессировочный столик точно в то время, к которому их приучили дрессировкой: в Нью-Йорке — по парижскому времени, в Париже — по нью-йоркскому.