Вадим Сафонов - Земля в цвету

А мичуринское учение по своему духу неотделимо от практики.

Это главное в нем, суть и коренной характер его. Оно вступает, вмешивается в гущу жизни и выполнению ее велений, решению огромных народнохозяйственных задач отдает всю могучую силу свою и отсюда же почерпает новую силу, находя через это Практическое творчество путь к наиболее глубокому и действенному постижению законов природы. То, что было мечтой для величайших ученых прошлого, — единство теории и практики, преображающее всю науку, — осуществлено здесь.

— Прогрессивная биологическая наука, — сказал президент академии, — обязана гениям человечества Ленину и Сталину тем, что в сокровищницу наших знаний, в науку, золотым фондом вошло учение И. В. Мичурина.

И он закончил здравицей учению Мичурина, учению о преобразовании живой природы на благо советского народа, здравицей партии Ленина — Сталина, открывшей миру Мичурина и создавшей в нашей стране все условия для расцвета передовой материалистической науки.

А когда он произнес последнюю фразу: «Слава великому другу и корифею науки — нашему вождю и учителю товарищу Сталину!» — тысяча, может быть, человек, наполнявших этот огромный зал, поднялись все, как один, и долго стоя аплодировали, и несколько раз, притихая, аплодисменты возобновлялись вновь.

В том же августе 1948 года президиум Академии наук СССР на трехдневном расширенном заседании обсудил итоги сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Ленина. Высшее научное учреждение нашей страны единодушно пришло к выводу, что в центре всего естествознания должно быть развитие мичуринской науки.

Перестраивается работа университетов, всей необозримой, по стране раскинутой сети институтов, исследовательских лабораторий, селекционных станций. Небывалый подъем охватил агробиологов и почвоведов, агрономов и зоотехников, академиков и колхозников-передовиков. Словно наступил великий праздник, как о том говорилось на сессии… Никогда жизнь не была так взыскательна к ученому, и никогда взыскательность жизни так не воодушевляла ученого. Будто вихрь, вихрь гигантских дел, благородных задач врывался в недавно еще запертые, душные комнаты, где менделисты чуть не вчера занимались своим крохоборчеством и своей схоластикой. Высшим законом стало: поля ждут, животноводческие фермы требуют! Грандиозные перспективы открыты для каждого научного работника, идущего навстречу голосу жизни, не стало малых дел. Чудесные вести приходили с Горок Ленинских под Москвой, с полей Украины, снимавших урожай 1948 года, из садов Сибири, где шел осенний обильный сбор тяжелых, превосходных плодов, налившихся у рубежей тайги, из племхозов Узбекистана, с их красой и гордостью — обновленными стадами каракулевых овец.

Не маленький отряд специалистов — страна двигала дальше мичуринское учение, учение о власти человека над землей и преображении земли на благо народа.

Разгорался самый яркий день в истории человеческой науки о природе.

К. А. Тимирязев. Речь (1878 г.) «Дарвин как тип ученого».

Потому что не в счет небольшое число микроорганизмов, которые сами довольно хлопотливо приготовляют себе органические вещества, пользуясь не могучей энергией солнечного света, а химической энергией окисления минералов в той среде, где эти микроорганизмы обитают (хемосинтез).

Данные взяты нами из книги Г. Н. Шлыкова «Интродукция растений». Сельхозгиз, 1936, стр. 108. (Данные эти надо считать сейчас несколько преуменьшенными.)

Даун — местечко в Англии, где Дарвин провел безвыездно долгие годы своей жизни.

Проф. Б. Е. Райков, Очерки по истории эволюционной идеи в России до Дарвина, т. I, стр. 95. Изд. Академии наук СССР, 1947.

Знаменательный повод побудил друзей Дарвина быть особенно настойчивыми. Натуралист Альфред Рессель Уоллес прислал с далеких тропических островов юго-востока Азии статью «О стремлении разновидностей бесконечно удаляться от первоначального типа». Сделалось совсем ясно, что «новые идеи» уже носятся в воздухе. И хотя наиболее многочисленные и господствовавшие в академиях и университетах круги ученых по-прежнему знать ничего не знали и ведать не ведали об этих новых идеях, друзья Дарвина опасались, как бы он, со своей медлительностью, не оказался «вторым».

Потому что есть в нем сонное начало, коего природа — убаюкать чувства.