Жан Ролен: …А вослед ему мертвый пес: По всему свету за бродячими собаками

Комсомольская площадь в Москве — одно из тех мест российской столицы, на которых превратности недавней истории отразились менее прочих.

Существует немало разнообразных способов добраться до этой площади из центра — начиная, скажем, с возможности выехать на нее по улице Покровке, — но тот, кто попытается проникнуть туда через Басманный тупик, выберет один из самых неудобных вариантов. Как можно понять из его названия, автомобилю здесь не проехать. Описание Басманного тупика, которое читатель найдет ниже, вполне соответствует состоянию, в котором это место находилось, когда инженер Михаил Калашников праздновал в московском Центральном музее вооруженных сил шестидесятилетие своего изобретения АК-47 («А» — автомат, «К» — Калашникова, цифра же указывает на год его создания). Спору нет, этот вид оружия во второй половине XX столетия снискал исключительную известность, умертвив и ранив на всех широтах, но преимущественно в экваториальной зоне больше людей, чем какое-либо другое, а также без счета собак, хоть бродячих, хоть нет, да и множество других животных. По случаю того славного юбилея Михаил Калашников хвалился, что его бронзовый бюст, установленный на Алтае, в его родной деревне Курья, регулярно украшают цветами местные молодожены, при этом, по его собственным словам, воспроизведенным журналистом Мансуром Мировалевым в «Московских новостях», нашептывают: «Дядя Миша, принеси нам счастье и здоровых детей!»

В начале Басманный тупик достаточно широк. С одной стороны над ним возвышаются жилые и административные здания, среди которых по крайней мере одно, которое я назвал бы эклектичным, являет глазу все признаки разрушения: сорные травы, порой достигающие размера кустарников, все гуще прорастают в трещинах его стен и балконов. С другой стороны ряд деревьев отгораживает тупик от рва, по дну которого проложена колея железной дороги, где регулярно проезжают составы. Там же, где улица Новая Басманная, пересекая тупик, проходит под ним, он сужается, становясь непроезжим для автомобилей. По левую руку непосредственно перед этим перекрестком взгляду прохожего представляется скопление мусорных ящиков, рядом с которыми громоздятся кучи отбросов, почти или совсем не упорядоченные, их при случае обследуют бомжи, подчас в сопровождении собак. Порой близ этой свалки появляется матрац или диван, достаточно широкие, чтобы на них могли уместиться по меньшей мере двое. (Когда такое ложе занято, это зрелище ни на что не похоже, кроме, пожалуй, картины Люмине «Сыновья Хлодвига», где изображена парочка на плоту, плывущем по реке.) Минуя перекресток, обнаруживаешь, что железная дорога, ранее проходившая по дну траншеи, постепенно забирает все выше, так что теперь мостовая тупика уже располагается у подножия насыпи. Под ней — еще одно скопление мусорных баков, оно поменьше предыдущего, но и здесь копошатся нищие, есть и собаки, хозяйские либо бездомные. Вероятнее, что ничейные или в крайнем случае бездомные не вполне, если принадлежат цыганам, которые во множестве, но явно не надолго раскинули табор у подножия южного склона Казанского вокзала. Он ведь так громаден, что и впрямь позволительно уподобить его горному массиву.

И все же главная особенность Комсомольской площади, придающая ей своеобразие, — не соседство с этим гигантским вокзалом, а наличие здесь же двух других — Ленинградского и Ярославского, хотя по размеру они несколько уступают Казанскому. Эти два вокзала расположены напротив него на северной стороне площади по обе стороны от такого же внушительного сооружения в сталинском стиле, венчающего главный вход станции «Комсомольская» — одной из самых просторных и пышных станций Московского метрополитена.

Пешеходное сообщение между Казанским вокзалом и двумя его северными соседями происходит в основном по подземным переходам. Любая попытка пересечь площадь поверху наталкивается на препятствия, зачастую непреодолимые. Здесь и там, в подземных переходах, на центральной незаасфальтированной площадке, по которой проложены трамвайные пути, на ближних подступах к вокзалам, а порой и в холлах, на платформах, даже в роскошном зале ожидания для пассажиров первого класса (хотя мне там ничего не пришлось предъявлять) Казанского вокзала с его потолком, впечатляюще, в манере Тьеполо расписанным во славу доблестных свершений советских авиаторов и воздухоплавателей, — итак, здесь и там, повсюду бродят собаки, они слоняются поодиночке, до того унылые и невзрачные, что это делает их почти невидимыми; большинство из них предоставлены самим себе, но их терпят, а некоторые из них прибиваются к кому-нибудь, ведут себя как домашние и взамен пользуются некоторыми преимуществами: специалисты сказали бы, что первые поддерживают с человеком отношения прихлебателей, вторые — партнеров. Среди последних выделяется маленький песик средней пушистости (такие особенности безусловно свидетельствуют о его привилегированном статусе), который имеет привычку держаться возле уборщицы, работающей на Казанском вокзале: в девять часов он околачивается у служебного входа, который, как ему известно, вскоре приоткроется, и ему украдкой подкинут какие-нибудь объедки.