Петр Кропоткин - Взаимная помощь среди животных и людей как двигатель прогресса

Далее, нельзя признать научной ценности за объяснениями, которыми защитники патриархальной теории стараются устранить серьезные затруднения, для их теории. Так, например, Морган доказал значительным количеством фактов, что у многих первобытных племен существует строго соблюдаемая „система классификации групп“, и что все индивидуумы одной и той же категории называют друг друга как если бы они были братьями и сестрами, между тем как юные индивидуумы называют сестер своих матерей матерями, и т. д. Утверждать, что это была просто „façon de parler“, т. е. способ выражения своего уважения к старшим — значит легким манером избавляться от необходимости объяснять, почему именно этот способ выражения своего уважения, а не какой-нибудь другой, настолько преобладал среди множества племен различного происхождения, что у многих из них он уцелел вплоть до настоящего времени? Конечно, вполне возможно, что „ма“ и „па“ — такие слоги, которые всего легче произнести ребенку, но вопрос в том, почему этот „ребячий язык“ употребляется взрослыми людьми и прилагается к известной, строго определенной категории лиц?

Почему у столь многих племен, у которых и мать, и ее сестры называются „ма“, отец именуется „тятя“ (что сходно с „дядя“), „дад“, „да“ или „па“? Почему наименование „матери“, которое сперва давалось теткам с материнской стороны, было позднее заменено отдельным наименованием? и так далее. Но когда мы знакомимся с тем фактом, что у многих дикарей сестра матери принимает такое же участие в воспитании ребенка, как и сама мать, так что, если смерть уносит любимого ребенка, другая „мать“ (сестра матери) готова пожертвовать собой, чтобы сопровождать ребенка в его путешествии в иной мир — мы, несомненно, склонны будем видеть в этих наименованиях нечто более глубокое, чем простую façon de parler, или способ выражения почтения. Мы еще более утвердимся в этом убеждении, узнав о существовании целого ряда переживаний (подробно рассмотренных Лёббоком, Ковалевским и Постом), которые все сходятся в том же направлении. Конечно, можно, пожалуй, утверждать, что родство считается с материнской стороны, „потому что ребенок больше остается с матерью“; или же тот факт, что дети одного отца от разных жен, принадлежащих к различным родам, считаются принадлежащими к родам их матерей, можно, пожалуй, объяснять тем обстоятельством, что дикари „невежды в области физиологии“; но подобные ответы даже приблизительно не будут соответствовать серьезности затронутых вопросов — в особенности если принять во внимание известный факт, что обязанность сына носить имя матери влечет за собою принадлежность к роду матери во всех отношениях, т. е. включает право на все принадлежащее материнскому роду, а равным образом право на защиту с его стороны, право не быть утесняемым никем, принадлежащим к материнскому роду и обязанность отомщать родовые обиды этого рода. Даже если бы мы допустили на мгновение удовлетворительность подобных объяснений, мы вскоре убедились бы, что в таком случае придется подыскивать отдельное объяснение для каждой категории подобных фактов, а эти факты очень многочисленны. Упоминая лишь немногие из них, требуется объяснить: деление родов на классы, в то время, когда не имеется никакого деления соответственно имущественным условиям или общественному положению; в особенности экзогамию, т. е. обязательство брать личную жену из другого рода, и никогда из своего, а равно и все последующие обычаи, перечисленные Лёббоком; завет крови, или обряды побратимства и ряд подобных же обычаев, имеющих целью засвидетельствовать единство происхождения; существование родовых богов, предшествующее появлению богов семейных; обмен женами, существующий не только среди эскимосов во времена бедствий (см. текст), но также широко распространенный среди многих других племен совершенно различного происхождения; тем большую слабость брачных уз, чем ниже ступень цивилизации; сложные браки — когда несколько мужчин женятся на одной жене, принадлежащей каждому из них по очереди; уничтожение брачных ограничений в период празднеств, или на каждый пятый, шестой и т. д. день; сожительство семей в „длинных домах“; обязательство воспитывать сирот, падающее даже в более поздний период на дядю с материнской стороны; значительное количество переходных форм, указывающих на постепенный переход от родословия по материнской линии к родословию по отцовской; ограничение числа детей родом, а не семьей, и снятие этого сурового ограничения во времена изобилия; то обстоятельство, что ограничения в семье являются позднее, чем ограничения в роде; принесение себя в жертву престарелыми родственниками, в интересах рода; родовая кровавая месть и многие другие привычки и обычаи, которые приняли характер „семейных дел“ лишь тогда, когда установилась семья в современном значении этого слова; многие брачные и предбрачные церемонии, поразительные примеры которых можно найти в труде Лёббока и в работах некоторых современных русских исследователей; отсутствие брачного церемониала там, где родословие ведется по матриархальной линии, и появление такого церемониала у племен, следующих отцовской линии происхождения, причем все эти факты и многие другие [357]указывают, что, по замечанию Дюркгейма, брак, в современном смысле слова, „был только терпим и встречал препятствия со стороны враждебных сил“; уничтожение после смерти человека всего его личного имущества; и, наконец, громадную массу переживаний [358], мифов (указанных Бахофеном и многими его последователями), фольклор и т. д., — причем все они сходятся в своих свидетельствах в одном и том же направлении.