Вячеслав Демидов - Как мы видим то, что видим [издание 3-е , перераб. и доп.]

Наблюдения над людьми, у которых было перерезано мозолистое тело, показали, по словам Газаниги, что «разделение полушарий создает две независимые сферы сознания в одном черепе, иными словами, в одном организме». Ясно, что эти сферы имеются и в мозгу, над которым не проводилась операция разделения.

И то, что левое полушарие способно говорить и понимать речь во всей ее сложности, а правое нет (оно не реагирует на глаголы, хотя способно образовать множественное число), заставляет сделать вывод: происходящие в левом мыслительные процессы могут быть представлены в словесном виде немедленно (подчеркнем: мы хорошо ориентируемся в крайней условности нашего «немедленно»). А то, что происходит в правом, мы услышим лишь после преобразования – передачи в левое полушарие и оформления там в речь.

Всегда ли это возможно и легко ли протекает такой процесс, мы уже представляем по приведенным ранее словам Эйнштейна о его мыслительной работе. И, как бы предвосхищая его, в 1795 г. известный русский государственный деятель М.М. Сперанский писал в книге «Правила высшего красноречия»: «Сцепление понятий в уме бывает иногда столь тонко, столь нежно, что малейшее покушение обнаружить сию связь словами разрывает ее и уничтожает...»

Снова, как видим, возникает перед нами инструмент ввода и вывода информации, а в центральном процессоре происходит нечто, словами не выражаемое. Здесь видится очень глубокая аналогия с работой компьютера: пока не сработал принтер, для внешнего наблюдателя остаются совершенно неведомыми те преобразования, которыми занимается «электронный мозг».

И это наводит еще на одну мысль. Известно, что правое полушарие управляет нашими чувствами наравне с левым, и, если эмоциональное воздействие исходит из правого полушария, человек с перерезанным мозолистым телом не в состоянии объяснить, почему он испытывает, скажем, гнев (правое полушарие, в общем, более агрессивно). Так вот, не являются ли некоторые наши «необъяснимые» поступки и переживания следствием работы именно правого, безмолвствующего полушария? Работы, результат которой либо не передан в левое, либо почему-то там не расшифрован, а стало быть, в любом случае недоступен для выражения в виде слов – то есть для осознания.

Не является ли «подсознание», о котором любят говорить не только мистики, но и вполне материалистически мыслящие художники, поэты, писатели, вообще люди творческой жилки, – не является ли это «подсознание» просто-напросто продуктом деятельности правого полушария, более склонного к познанию мира в конкретных образах, нежели в логических категориях?

И коль скоро правому полушарию недоступны словесные абстракции (то есть абстракции очень высокого уровня), не значит ли все это, что и осознание человеком себя как социального существа возможно лишь в результате деятельности именно левого, речевого, где к тому же (как увидим в дальнейшем) находятся и механизмы зрительного абстрагирования, служащие, судя по всему, основой для абстрагирования словесного? Самосознание личности и понятие «социума», общности людей – абстракции очень высокого ранга. Чтобы понять их, требуется серьезнейшая мыслительная работа.

Тут, правда, есть одна тонкость: восприняв эти абстракции, левое полушарие как бы делится ими с правым, и больные с перерезанным мозолистым телом вполне способны оценить правым полушарием содержание исторических картин или опознать национальный флаг, оценить их жестом «хорошо» или «плохо» в соответствии со своими убеждениями.

И, пожалуй, не будет натяжкой сказать, что обучение логике, математике, иностранным языкам тренирует аппарат абстрагирования, благодаря которому приобретают для человека плоть и кровь такие абстрактные понятия, как гражданственность, свобода, право и многие другие, характеризующие истинно человеческие качества гармонически развитой личности.

Выходит, что в мозгу у человека находятся две исследовательские системы.

Одну, назовем ее условно правой, он посылает в неизведанное: она познаёт мир предельно конкретно, поскольку с помощью абстракций невозможно воспринять ничего нового (которое конкретно именно потому, что ново!).

А другая, столь же условно названная левой, рассматривает это новое и сопоставляет с известным. Сопоставляет в куда более упрощенном виде, избавленном от второстепенных деталей. То есть в виде абстракции той или иной степени.

Так ли это на самом деле?