Да, на 3-м курсе института, ранней весной, я вдруг точно очнулся от какого-то то ли сна, то ли умопомрачения. Однажды, в погожий солнечный денёк, я поглядел вокруг, и был просто поражён тем, сколько же вокруг разных девочек, девчат, девушек, женщин, дам, гражданок, мисс и миссис, синьор и синьорит- и все красивые, все похожие и не похожие друг на друга.
Нет, я и раньше замечал такое явление природы, как женская красота, но как бы нехотя соглашаясь с кем-то: "Ну да, красивая", а сейчас хотелось прыгать от восторга и орать во всё горло : "Красивая! Красивая!! Да, Красивая!!!"
Красивые почему-то были все- и школьницы в чёрных передничках, бегущие по весенним улицам смеющейся стайкой; и студентки, весело выходящие покурить в перерывах между лекциями; и лаборантки с кафедр; и больные в палатах; и даже преподавательницы. Так, в Наталью Степановну Войнаровскую, нашего микробиолога, я немедленно влюбился под мартовскую капель, влюбился до слёз, до судорог каких-то. Глупо, конечно- она была выше и крупнее меня, дородная, спокойная женщина, с огромной грудью и узловатыми коленками, ровесница матери. Но не она одна- в ту пору почти каждая встретившаяся мне особа женского пола, независимо от возраста, вызывала восторг, энтузиазм, желание сделать хоть что-то, пусть нелепое, пусть глупое, лишь бы она улыбнулась, лишь бы обратила на меня внимание.
Короче мне, как медику, ясно стало, что Санечка Белошицкий вдруг достиг половой зрелости, что у него проснулось нешуточное либидо, заключённое в оболочку из самой фантастической романтики, глупости и безрассудства. Срочно требовалось кого-нибудь полюбить, причём немедленно и со страшной силой.
В том, что "силы" для этого хватит с избытком, я нисколько не сомневался. Моим сущим кошмаром сделались ночные поллюции. Они происходили чуть ли не еженощно, порой дважды и даже трижды за одну ночь. Как ни боролся я со сном, как ни старался за день устать и упасть без задних ног- я играл в футбол с утра до вечера, переплывал Днепр туда и обратно и пробегал по 10 километров- всё равно, сон одолевал, и мне снились девушки. Стоило им появиться пред моим мысленным взором, как я чувствовал невероятное напряжение и восторг, сродни ауре, наступающей перед эпилептическим припадком- и всё, это напряжение тут же исходило, выстреливалось из меня несколькими глубинными толчками, сотрясая всё моё худенькое тело.
Я просыпался, понимая, что случилось ужасное- что по мочеиспускательному каналу из паренхимы яичек и предстательной железы произошёл очередной выброс семенной жидкости и простатического секрета- вязкой и клейкой жидкости белого цвета, пахнущей сырой рыбой, оставляя на внутренней стороне сатиновых трусов препорядочную блямбу. Хотелось плакать- я чувствовал, что виноват в случившемся, сильно виноват, и это даже хуже, чем страдать от энуреза.
Приходилось, стиснув зубы, стаскивать с себя обспусканные трусы, вытираться ими и прятать поглубже- я ни за что не мог допустить, чтобы мать узнала о моих ночных "припадках". Заскорузнувшие за ночь трусы я потом, морщась, застирывал сам.
Ночные семяизвержения не приносили успокоения и нисколько не снижали желания. Не успевала последняя капля спермы вытечь из пениса, как этот незаметный орган, верой и правдой служивший мне все 19 лет, маленький и скрюченный "перчик", почти сразу же снова начинал безобразничать, реагируя на малейшую мысль, прикосновение, дуновение воздуха, стремительно наливаясь, увеличиваясь, утолщаясь, удлиняясь, формируясь в какого-то монстра, в серьёзное, нешуточное орудие процесса полового размножения, готовое к действию. Как подсолнух, он устремлял свою зудящую головку к неведомому, но очень яркому и горячему солнышку.
Определение "юношеская гиперсексуальность" меня нисколько не утешало. Да-с, сейчас описывать эти проблемы позднего тинэйджера немного забавно и грустно, но тогда, в 1984-м, мне было только мучительно стыдно, досадно, душила злость, хотелось кого-нибудь убить, etc.
Ясно же было, что мне нужно просто познакомиться с девушкой. Познакомиться по-настоящему, для отношений. Казалось бы, чего проще? Я был среднего роста, хорошо сложён, хоть и не атлет, нормально питался, не красавец, но и не имел ничего уродливого или отталкивающего в чертах лица, успешно учился в мединституте, неглуп и не зануда. Золотая середина...
Но те год-два, когда стоило начинать интенсивно общаться с противоположным полом, мною были, увы, упущены. Первый, второй и почти весь третий курс я занимался только учёбой, чтением, музыкой, рисованием, мечтал черти о чём- всякой, короче, фигне в духе нетрудовой аристократии, держался всегда один и почти не общался со сверстниками вне института, и ничьём обществе не нуждался. Получалось, что я свои лучшие годы просидел в каком-то подполье. Теперь нужно было из этого подполья выходить.
Читать дальше
