Анатолий Иванов - ЛОГИКА КОШМАРА

Наши беды часто относят за счет коллективизации, однако кризис нашего сельского хозяйства имел гораздо более глубокие корни. Столыпин указал путь выхода из этого кризиса, и сельское хозяйство России поднялось в результате проведенной им реформы на небывалую высоту, а после революции снова вернулось к допотопному уровню, и коммунисты столкнулись с таким же кризисом, как и царское правительство в конце прошлого века. С мелких клочков взять было нечего, а постоянно прижимаемые так называемые кулаки в пику режиму стали прижимать хлеб. В результате вся система была потрясена до основания.

Пришлось вводить карточки. В городах начались волнения. Закупили в 1928 году, поразив весь мир, 250 тысяч т. зерна за рубежом. Руководство заметалось. Вожди, включая самого Сталина, разъехались по стране в писках хлеба. Кстати, тот случай, о котором Сталин рассказал в речи “О правом уклоне в ВКП(б)” в апреле 1929 года, произошел не с безвестным агитатором, а с самим Сталиным. Это он в ответ на призыв сдать хлеб снабжения страны услышал от какого-то крестьянина: “А ты попляши, парень, тогда я тебе дам пуда два хлеба”.

Кое-что удалось наскрести чрезвычайными мерами, но они принесли лишь временное облегчение, постоянно править подобным образом было невозможно. Требовалось кардинальное решение проблемы и оно померещилось в коллективизации, которая вовсе не была заранее Запланированной Мерой: партия ухватилась за нее, как Утопающий за соломинку, в лихорадочных поисках выхода из кризиса и ничтоже сумняшеся принялась рьяно проводить в жизнь идеи только что разгромленной зиновьевской Оппозиции. Начался второй этап “свердловщины”. Этот поворот радостно встретил Троцкий и призвал своих сторонников поддержать Сталина, дабы на смену ему не пришла военная диктатура… Ворошилова и Буденного (!). Троцкий в это время явно уже жил в каком- то нереальном мире и перестал что бы то ни было понимать в действительном раскладе сил.

Против новой политики выступили члены Политбюро Бухарин, Рыков и Томский, а также кандидат в члены Политбюро Н.А.Угланов, который с 1924 года возглавлял московскую парторганизацию, сменив на этом посту Исаака Зеленского. Рыков и Угланов сами были из крестьян, поэтому неудивительно, что беды крестьян вызывали у них большее сочувствие, чем у других, однако следует отметить, что установки так называемой “правой оппозиции” имели один очень существенный изъян с точки зрения национальны интересов. Правые требовали снижения темпов индустриализации и большего развития легкой промышленности за счет тяжелой. Если исходить из непосредственных нужд народа в тот период, эти требования были совершенно справедливыми, но в дальней перспективе – опасными для государства ввиду угрозы самому его существования. Ленин это понимал и предупреждал: без тяжелой промышленности “мы вообще погибнем, как самостоятельная страна… Тяжелая индустрия нуждается в государственных субсидиях. Если мы их не найдем, то мы, как цивилизованное государство – я уже не говорю, как социалистическое, – погибли”. Сталин продолжал ту же линию и подчеркнул в речи “О заданиях хозяйственников” 4 февраля 1931 года: “Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут”. И смяли бы в 1941 году, если бы “правый уклон” возобладал.

Главные удары по правой оппозиции были нанесены в 1929 году, когда Бухарина вывели из Политбюро, Угланова из кандидатов, а Томский потерял свой пост в профсоюзах. В итоге из “правых” в Политбюро остался один Рыков, да и то лишь до декабря 1930 года, когда председателем Совнаркома стал Молотов.

Разгром правой группировки, русской по национальному составу, вновь усилил позиции инородческих элементов. Вторая волна инородческого засилья захлестнула Россию и совпала по времени с коллективизацией, определив способы, какими последняя проводилась.

Здесь следует сделать отступление и подчеркнуть, что нужно четко различать по времени именно две волны. Большую путаницу в этом отношении внесли книги А.Дикого “Евреи в России и СССР” (Н.-Йорк, 1967) и “Русско-еврейский диалог” (Н.-Йорк, 1970). А.Дикий объединяет эти волны, в результате чего создается впечатление, будто Троцкий возглавлял армию, Гамарник – политуправление армии, а Ягода НКВД одновременно, тогда как Троцкий был снят со своего поста в 1925 году, а Ягода и Гамарник достигли вершины влияния лишь к 30-м годам. Допускает А.Дикий и много фактических ошибок. Например, Зиновьев никогда не был наркомом внутренних дел. Но особенно фантастичен приводимый А.Диким список “членов ЦК во второй половине 30-х годов”, который многие наши авторы механически переписывают, как двоечники, снова и снова тиражируя одни и те же ошибки. В этом списке перемешаны кандидаты и члены ЦК, причем в члены ЦК затесались кандидаты Уншлихт, Булин и Калманович, а также Бейка, Цифринович и Трахтер, которые вообще не были ни членами, ни кандидатами, равно как и Битнер, Каннер и Крицман. Из 71 члена ЦК А.Дикий почему-то перечислил лишь 34, умудрившись опустить все Политбюро, кроме Сталина и Кагановича. Такой метод одностороннего показа может работать только на неосведомленную публику, а фактические ошибки, допускаемые А.Диким, могут быть использованы для того, чтобы поставить под сомнение ценность его работы в целом. Так, например, настоящая фамилия Володарского не Коген, а Гольдштейн, Пятницкого – не Блюмберг, а Тарсис. Фамилия “Радомысльский” приписывается Зиновьеву, а не Урицкому и т.д. Как после этого принимать на веру утверждение А.Дикого, будто Кабаков на самом деле Розенфельд, Любимов – Козлевский, а Чудов – Асков? А.Дикий настолько запутался в евреях, что одни и те же люди фигурируют у него то как евреи, то как неевреи – такая история случилась с Зеленским и Серебровским. В результате на А.Дикого просто опасно ссылаться, когда приводимые им сведения нельзя проверить по другим источникам. Но мы отвлеклись – вернемся снова в “год великого перелома”.