Что же, собственно, случилось? Что произошло?
Одни видят в событиях тех лет только бессмысленную кровавую бойню, суть которой совершенно иррациональна и сводится разве что к завету Шигалева; “Нужна и судорога.., раз в тридцать лет… все вдруг начинают поедать друг друга, до известной черты, единственно, чтобы не было скучно”. Такое объяснение и страшно, и удобно, поскольку избавляет от необходимости осмысливать что-то самому и позволяет ограничиться эффектной цитатой из Достоевского.
Другие сводят все дело к борьбе Сталина за установление режима неограниченной личной власти, ради достижения которой он и осуществил разгром партии и, прежде всего, ее руководящего аппарата, точно так же, как 30 лет спустя это проделал его достойный ученик и продолжатель Мао Цзедун. В этом объяснении есть доля истины, но не более, чем доля, и отнюдь не преобладающая. Остается неясным, почему верх одержала именно эта сторона, а не другая.
Есть и третья теория, также прилагаемая как к Сталину, так и к Мао Цзедуну, но видящая в основе их действий не шкурные, а высокоидейные интересы: стремление путем террора и непрерывных перетасовок предотвратить опасность превращения правящей бюрократии в привилегированное сословие, в новый эксплуататорский класс. Однако и эта теория страдает тем же дефектом, что и предыдущая.
Наиболее фундаментальные труды, посвященные событиям 30-х годов в нашей стране, это “К суду истории” Р.А.Медведева и “Великий террор” Р.Конквеста. Идейные позиции этих авторов известны, но кто мог в те времена выступать с иных позиций? Официальная пропаганда брежневско-сусловской эпохи требовала, как армейский старшина, “петь веселую песню” и вообще не вспоминать о трагедии 30-х годов, а помнить только стахановцев да папанинцев. За попытку осмыслить феномен сталинизма с русских национальных позиций автор данной работы, написанной в 1978 году, поплатился тюремным заключением и ссылкой как за “антисоветскую н пропаганду”. Подвергая репрессиям патриотов, власть сама рубила сук, на котором сидела, и отдавала отечественную историю на растерзание антирусским толкователям, вроде А.Янова, вещавшим на весь мир, что феномен Сталина не заключает в себе ничего удивительного, потому как до него Иван Грозный был, вообще вся история России – это Иван Грозный и Сталин, да постоянное повторение опричнины в разных видах.
Облегчим ли мы собственную задачу, если в угоду А.Янову и ему подобным отречемся от Ивана Грозного и от Сталина как от аберраций российской истории? Нет, только осложним. Как уже говорилось, нельзя перечеркивать целые исторические периоды потому, что они по тем или иным причинам не нравятся. Главное том, чтобы отбить чужие нападки, а пытаться что-то объяснить тем, кому все равно ничего не объяснишь, – обще пустое дело. Самое трудное – понять нашу историю в целом, со всеми ее аберрациями, чтобы опереться на это понимание при определении будущих путей России.
И когда речь заходит о расправе Сталина с партийным руководством, следует начать с вопроса: а что оно представляло собой тогдашнее руководство?
Этот вопрос поневоле потянет нас дальше в прошлое и перерастет в другой: а каким было это руководство в момент совершения революции и как, собственно, относиться к самой этой революции?
Здесь сталкиваются две противоположные к зрения: одна выводит революцию из специфических особенностей России и русской нации, сторонники другой с пеной у рта доказывают, что революция – это занесенная извне, и видят в ней только результат заговора и козни темных сил.
Спор происходит оттого, что путают две вещи. Одно дело – революция как выражение естественного и законного стремления народа к социальной справедливости. Если это стремление не удовлетворяется, происходит социальный взрыв. Это объективная историческая закономерность, через революции прошли все народа без исключения. И если мы говорим об этой стороне‚ революции, мы вправе называть ее народной и доискиваться ее национальных корней. Все внешние заговоры сильны, если нет внутренних предпосылок для их успеха. Как учил Дарвин, главной причиной изменений организмов является внутренняя предрасположенность к изменениям, а не внешние воздействия. Его классический пример: если поднести спичку к куче песка, один результат, а если к куче пороха – другой.
Другое дело – конкретные формы, которые может принимать революция в тот или иной свой период, и конкретные люди, оказавшиеся на гребне революционной волны. Стечение обстоятельств может вытолкнуть на гребень самые неожиданные, порою случайные фигуры.
Читать дальше