Крылов Владимир. - Чёрт красивый

— Эй!.. — бросилась она в след за поэтом, — Постойте!

— Ну, чего ещё? — обернулся Александр Сергеевич уже на пороге.

— Да пошутила я… пошутила.

И вот уже снисходительно поманила его рукой, загадочно бровью повела, глазами сверкнула, язычком слизнула; и тут же быстренько пока Пушкин не успел опомниться, ухватилась за его брюки – и обратно на стремянку его потянула.

— Да ладно Александр Сергеевич – продолжайте раз уж начали… чего уж там… продолжайте…

И сама на бедного «Белкина» сверху запрыгнула, и сама Пушкина на себя взвалила, и вот уже поехали дальше – она чуть впереди, а он чуть по отстал, но уже догоняет, и так быстро-быстро-быстро.

А она ему ещё и шепчет:

— Тише! Тише!

А ноги всё шире-шире: рубашка, брюки, трусы, шляпа, чулки, панталоны – всё это разом разлетелось по углам общественного помещения, и только бедняга «Белкин» придавленный женскими ягодицами, оказался тому не только единственным свидетелем, но и единственным, тогда серьёзно пострадавшим.

Ибо, затюкали они его, Белкина то; здесь на последней ступеньке стремянки и затюкали.

Среди всеобщего разнообразия мировой литературы и помер Иван Петрович Белкин – как пить дать помер. **

________________________

*Кажется Пушкин попросил её – просто сидеть на жопе ровно, но в точности перевода автор не убеждён, ибо французским владеет посредственно.

**Кстати: то что Белкин действительно скончался – подтвердил даже сам Пушкин в своей знаменитой прозе, которая так и называлась: «Повести покойного Ивана Петровича Белкина». (Привожу данное пояснение лишь для того, что возможно не знают про кончину этого замечательного человека…)

Глава 4

ВЕЛИКИЙ И УЖАСНЫЙ.

А когда буря страстей затихла, и вполне удовлетворённая Лизавета, глядя на обнажённого гения классической литературы воскликнула:

— Какой же вы всё-таки страстный дорогой товарищ Пушкин!

— Да я такой… — отвечал ей Александр Сергеевич, всё ещё тяжело дыша, но уже потихоньку собирающий по углам читального зала сброшенную с себя одежду.

Только теперь Лизавета обратила своё внимание на то что Пушкин был отчасти волосат, да что там отчасти – довольно прилично волосат. Волосы его сродни шерсти произрастали отовсюду, даже на ладонях и тех было их порядком, не говоря уже о том, что из ушей торчали целые пучки, из носа – и вокруг глаз. А ещё пахло от него неимоверно псиной, ну да к подобному Лизавета привыкла, ибо ещё с детства на зубок заучила истину, которую ей как-то по случаю преподал её папа родненький.

— Запомни дочь… — сказал он ей тогда сидя за праздничным столом, в окружении дюжины бутылок столового сухого, — настоящий мужик должен быть могуч, волосат и вонюч! И поэтому ежели что – не канючь.

А потому сегодня Лизавета, и не придала данному обстоятельству особого значения.

«Хоть и запрел, но зато как мужичок вполне с задачей своей справился», — старалась успокоить она себя.

А ещё, думала она:

«Великий и ужасный! А ноги-то, ноги-то какие кривые Господи… И ногти, не стриженные… аж загибаются уже…, и шея немытая, наверное, целый год в бане не был… И глаза красные – возможно тоже водочку зашибает по случаю…»

— Да это верно, — подтвердил её догадку Пушкин, — А как же тут не выпивать – ежели очень хочется, ежели потребность на то имеется.

— Но вы не переживайте Александр Сергеевич… я лично сама алкоголиков уважаю. Не так страшен чёрт, как его малюют… — добавила она, и глянула на Александра Сергеевича ласково.

— Это верно! — согласился с ней Пушкин, — на счёт чёрта вы как раз в точку попали.

Лизавета натянула на свои ляжки утеплённые рейтузы и ещё раз окинула взглядом поэта:

«Странный он какой-то, даже чем-то с Тузиком соседским доберманом-пинчером схожий… и в то же время всё-таки симпатичный… Вот если бы ему ещё рога прикрепить, то тогда был бы ещё краше...»

И тут же сама себя одёрнула:

«Господи… о чём это я… какие ещё рога – что вдруг в голову такое пришло не весть что?»

Однако Пушкин, словно опять прочитал её мысли, он пристально посмотрел на неё, и во взгляде его, будто что-то нехорошее сверкнуло:

— Это только кажется, что рогов нету… На самом деле Наталья Николаевна* – супруга моя единственная и неповторимая, давно уже их мне наставила… Их просто сейчас не видно.

Лизавете прямо не удобно стало перед Александром Сергеевичем – что она такое надумала про него себе; но, однако странным ей показалось: что вот так запросто он умудрился прочитать её тайное-сокровенное, и казалось было далеко скрытое.