Крылов Владимир. - Чёрт красивый

Пущину явно не по душе показалось присутствие здесь за столом лишних гениев – любителей русской халявы: «Баба то и вправду одна, а народу вокруг неё – тьма тьмущая… и каждый между прочим норовит здесь, не только словцо своё умное вставить…»

Тем более что по части бабы – Пущину всегда не везло:

Да вот пример: даже если в бутылочку играть начинали, то и тут, как не крутанёт её Пущин Иван Иванович бутылочку ту, всё равно зеро** ему всегда выпадало; и целоваться приходилось – либо с шутом Балакиревым, либо с Козьмой Прутковым, и никогда чтобы выпало с Лизаветой Филипповной.

Если жребий кидали – то завсегда вытягивал Иван Иванович последний номер – и получал Лизавету в пользование; когда от Лизаветы практически ничего уже не оставалось; а если гурьбой – то и тут не легче, маленькому от природы Пущину вечно вершки доставались… а если корешки – то лучше о таких корешках вообще помолчать.

— Да ты не расстраивайся, — бывало старался утешить Ивана Ивановича такой же не везучий по части баб – Бальмонт Константин Дмитриевич, — будет и на нашей улице праздник… ты только верь… то возможно и твой наконечник здесь пригодиться…

Ну да не поверил конечно Пущин; да и как же тут можно было поверить, когда сквозь туши Григорьева Аполлона Александровича, или, например, Тургенева Ивана Сергеевича, а тем более Толстого Льва Николаевича… Или другого Толстого, такого же толстого – Алексея Николаевича, да разве тут можно протиснуться среди таких брюхатых – маленькому то да худенькому…

«Ох уж этот Лев! — Пущина даже передёрнуло – когда он представил, как Лев Николаевич на бабу залазит».

— Да ладно вам мальчики, не ссорьтесь, — вмешалась в разговор Лизавета Филипповна, — я сегодня для вас всех постараюсь…

Глава 36.

ШУТ БАЛАКИРЕВ, И ИЖЕ С НИМ – ТОВАРИЩИ.

Милий Балакирев часто заморгал, крепко высморкался, шибанул соплю об пол, притопнул ногой, облизал губы языком.

— Я между прочим сюда не ради мелкой похоти заглянул, — сообщил он присутствующим, — мне ваши шутейные утехи ни к чему, а заглянул я сюда ради великих свершений!.. Ну и водочки, хряпнуть конечно, было бы очень даже кстати!

— Вот это по-нашему! — одобрил композитора Александр Сергеевич Пушкин.

Он тут же налил в кружку по самый край водки, и осторожно протянул Балакиреву стараясь не расплескать. Милий Алексеевич так же осторожно принял из рук в руки студёный напиток, прицелился, и разом сглотну, после чего ещё раз смачно высморкался, снова шибанув соплёй об пол.

— Эх! — наконец протянул он воодушевлённо.

Пущин лишь головой покачал, да рукой махнул.

— И опять же по поводу вашего Баратынского Евгения Абрамовича, — продолжал Милий Алексеевич Балакирев, — Я у него давеча трёшку в долг попросил – на чекушку, три часа его умолял на коленях, так нет же, так и не дал сволочь.

— Не хорошо… — протянул Козьма Прутков.

«Надо же, и этот проныра тут как тут… теперь точно не видать мне бабы, — продолжал в уме прикидывать Пущин Иван Иванович, — и водки точно на всех не хватит, снова придётся в ночной лабаз за добавкой бегать… И опять же меня отправят, а кого же ещё… а откажешься, ещё и морду набить могут».

«Могут! — подтвердил мысленно философ Николай Бердяев, который явно у Лизаветы Филипповны в гостях был впервые, но тем не менее очень хорошо знал присутствующих, и на что каждый из них способен.

— Могут! — на этот раз уже в голос подтвердил своё философ, и с состраданием посмотрел на Ивана Ивановича, — Бедняжка…

Пущин нервно закурил папироску.

— Чего уж тут хорошего… — ответил Пруткову Балакирев Милий Алексеевич.

Композитор снова прицелился, чтобы как следует сморкнуть и бросить очередную соплю на пол, да только не очень-то на этот раз у него получилось; большим пальцем Балакирев зажал правую ноздрю, да дунул что есть мочи через левую – и попал прямо себе на бороду. Рукою смахнул соплю, затем крепко испачканные пальцы аккуратно вытер обо свой же валенок, и этими же руками схватился за огурец (Кстати это была единственная закуска на всю компанию).

«Вот сволочь! — снова в отрицательном смысле подумал о нём Иван Иванович Пущин, — теперь ещё и закуску изгадил… Ну кто ещё после такого захочет этим самым огурцом полакомиться…»

— Да ведь он тем самым… этот ваш Баратынский, — продолжал Балакирев, — этим самым своим недостойным поведением… можно даже сказать: просто взял, и сверху наложил на нашу с вами «Могучую кучку!» ***