Г.Ярцев - Цой жив ещё...

Ускорился, но не под пыльцой, а от крика иглаптицы, раздавшегося совсем близко. Ощущал упругие крылья, разгонявшие воздух, чувствовал когтистые лапы, алчущие утащить наверх. Юркнул за дерево. Спиной ощутил толчки воткнувшихся в ствол игл. Сердце дятлом стучало в груди, пока он провожал взглядом мчавшееся пятно, смазанное частоколом деревьев. Оглядывался в поисках густо утыканных деревьев, росших как можно ближе друг к другу, высматривал прорехи меж крон, похожие на светлые трещины, выискивая самые крохотные, те, что не позволят хищнице продраться к земле. Добирался до них быстрыми перебежками, каждый раз прячась за стволами. Знал, что она наблюдала, выжидая момента напасть.

Солнечный свет пятнами пробивался сквозь густую листву, освещая устланную растительностью землю. Чуть дальше пролегала колея поваленных деревьев, образовавшая расщелину в небо; какие-то не свалились, подпертые могучими кедрами, с одного трухой свисали остатки гнезда, а под ним, на земле, куски скорлупы, укрывали перебитые тела птенцов.

Увидел иглаптицу, приземлившуюся на косой ствол. Серебряное оперение сверкало на солнце и слепило глаза. Показалось, или под ним проглядывали черные прослойки? Глаза и голова дергано двигались, рыща потомство, издавала обрывистые крики, призывавшие откликнуться птенцов; не знала, что те разбились давно и уже никогда не издадут ни звука в ответ.

Цой пятился, стараясь обойти место, которое защищала иглаптица. Зоркие глаза уловили искателя, плавно углублявшегося в лесную чащу, и птица, толчком повалив ствол, бросилась следом.

Он выстрелил; перья разлетелись побитым стеклом, да и только. В ответ махнула крыльями, выпустив шквал игл — все мимо, кроме двух: одна рассекла щеку, другая вошла в плечо. Дал деру, вытаскивая иглу на ходу. За спиной, погоняемые криком, со свистом рвали воздух перья, посылаемые в след.

Жижа погрузила Каторгу в пучину безумия.

Крик мчался за ним по пятам, а в пяты едва не впивались иглы бритвенной остроты. Когда поутихли, не успел подумать, что все кончилось, как птица навалилась сверху, топтала лапами, рвала в клочья когтями; в голове билось в истерике: только бы не как в прошлый раз — тело в одну сторону, задница — в другую. Он уклонялся от клюва, стреляя в ответ; четыре сухих плевка не спасли — хрустальные перья сыпались каплями дождя, исполосовав лицо в кровь. Закричал в отчаянии, готовый переступить двухсотчетырнадцатую отметку, как иглаптицу отдернуло неведомой силой и под дикий, резко смолкнувший крик, смяло в сферу, быстро наполнившуюся бурой жидкостью; кровь чернела, а шар уменьшался, пока полностью не испарился.

Водил руками по воздуху, как заплутавший в тумане, а по телу, будто катком прошли: ныло, раны жгло. Поднялся с трудом и пошатнулся. Кровь и пот заливали глаза; те щипали от соли. Еле разобрал на коричнево-зеленом полотне Каторги темную фигуру, узившуюся в пересвете и отблесках солнца. Вяло переступая, приблизился, желая разглядеть. Получил толчок, сдавивший легкие; невидимая сила отбросила так сильно, что в один миг пролетел с десяток метров и с хрустом обнял собой завалившееся бревно, а потом упал мордой вниз.

Хотел подняться, но тело стало совсем непослушным. Отползал, волоча следом ноги; каждое движение вызывало острую боль, а каждый новый вдох грозил разорвать легкие. С ужасным хрустом перевернулся на спину, от стрельнувшей боли искры полетели из глаз. Почувствовал что-то вонзившееся под лопатку, это Оля раскололась надвое от удара и теперь кормилась его кровью. Заставил себя приподняться и облокотиться на пень. Попытался и не смог пошевелить пальцами ног. Вытащил сломленную часть клинка и потыкал ногу — не чувствовал ничего ниже пояса. Достал часть с рукоятью: Оля стала похожей на Лялю. Перед смертью мелькнула мысль: создавшие какидзаси явно знали толк в самоубийствах. Задержав дыхание, одним точным уколом пронзил сердце.

Двести четырнадцать.

К искателю медленно возвращалось дыхание. Каторга обретала голос, или Цой — слух. Оправившись, искал нелюдя, но его и след простыл; только две маленьких вмятины ног на земле — женщина, и легкая; трава почти выпрямиться успела. Улетела отсюда что ли? Ему бы так. Сразу к Обелиску. Шел к нему по наклонной, поражаясь силе, что невидимой рукой победила иглаптицу, а следом и его. Шел, пока перед глазами, в низине, не распростерлись зеленые лабиринты Старого города, на руинах которого укоренились деревья, а на стенах лозами и вьюнами тянулись вниз безымянные растения; город задыхался и рушился под их весом. И так на километры вперед, где торжество природы, как топором обрубали черные стены Обелиска.