Михаил Ланцов - Хмурый Император. Том 3. Западная война

Типаж внешности Ярослава и Святополка был один — близкий по своему виду к образу Александра III. Очень такая характерная внешность. Глянешь — не ошибешься. Да и сам Николай такой обладал в какой-то мере, хоть и сильнее скорректированной влиянием матери. А вот младший имел внешность другую — достаточно резонансно отличавшуюся. Из-за чего эти мерзавцы постоянно называли его «плодом любви», что, дескать, они-то законные Романовы, а его мама нагуляла на стороне. Всеволода это бесило чудовищно. Просто невероятно. Но отличия во внешности он тоже прекрасно замечал и потому молчал. Видимо, в глубине души и сам сомневался в своем происхождении и положении, из-за чего отчаянно старался соответствовать.

Почему так себя вели старшие? Вопрос невеликой сложности. Нашлись доброхоты, которые вбили им очень «интересные» мысли в голову. В основном они пели о том, что они — богоизбранные, золотые дети, а остальные — дерьмо, а не люди. Об остальных можно вытирать ноги и ни во что их не ставить. И за этих остальных они и младшего старались выдать. Дескать, мать излишне увлекалась одним служивым лейб-конвоя. Вот и «вылупилась» на свет божий «эта мерзость». Николай Александрович был абсолютно уверен в том, что эти наговоры не имели ни малейшего основания под собой. Они ведь жили на виду. Даже в туалет сходить так, чтобы об этом не узнало половина дворца было ровным счетом невозможно. А уж секс, не говоря уже о романе, утаить было нереально. Тем более, что их брак начался в сложных условиях, когда свежи были воспоминания о покушениях. Как на него самого, так и на его первую невесту. Поэтому она если и могла где уединяться, то в сортире. Да и то, всегда кто-то поблизости был, прислушиваясь, нормально ли все? Не нужно ли помочь? Они оба были окружены людьми так плотно, что утаить подобные игры, даже намеки, на них было нельзя. Технически. А уж секс… даже, казалось бы, спонтанный, проводимый максимально вдали от чужих глаз, обсуждался после половиной дворца. Шепотом. Но все равно. Иногда в деталях.

Нет… нет… это было невозможно. Тем более, что юный Всеволод своим видом сильно напоминал молодого прапрадеда — Николая I. Что прозрачно намекало на другую рекомбинацию генов. Но разве старшим братьям это что-то объясняло? Нет. Они видели в нем гадкого утенка. Они видели в нем того, кто умнее и лучше их во всяком случае в том, что так ценил их отец. Из-за чего очень легко поддавались внушению со стороны. Такое оправдание ведь решало все.

Но это было бы полбеды.

Да чего уж там? Сотой частью.

Оказалось, что старших, особенно первенца, не только стравливали с младшим, но и развращали самым паскудным образом. Их приучали к тому, что им можно все. Ведь они — лучшие из лучших. И держались неплохо они только с отцом и матерью. Они играли с унижением окружающих. Наслаждаясь им. И если бы только унижением…

Это был гнойник. Настоящий. Зрелый. Мерзкий. И на удивление огромный, так как вокруг старшего и в меньше степени среднего сына уже сформировалась тусовка, всецело разделяющая их увлечения. Страшные. Чудовищные увлечения. О которых Николай Александрович даже и не догадывался, смотря на них. Да, девочки рядом с ними крутились странноватые и излишне распущенные, но он принимал это за излишнее либидо. Однако… если бы это было только им…

Так, прорабатывая сначала Всеволода, а потом окружение его братьев и удалось выйти на английскую агентуру. Очень хорошо замаскированную агентуру. И надо сказать это произошло крайне своевременно. Еще бы чуть-чуть и все — не успели бы.

Николай не выдержал и нервно дернул щекой.

Когда он все узнал, то ему не хотелось верить. Расследование ведь проводилось быстро. Но это во многом объяснялось тем, что по чудачеству его детишек и их свор у полиции и Имперской безопасности хватало материалов. Обезличенных. Но хорошо проработанных. Не всегда ведь сразу удавалось выяснить, что расследовать эту тему нельзя. Николай Александрович в тот день и час просто сидел и покачивался… просто как какой-то заведенный болванчик. У него все это не умещалось в голове. Никак. А потом… потом вдруг что-то в нем перещелкнуло, и он понял, наверное, самую важную во всей этой истории вещь…

Он столько говорил о том, что «Империя превыше всего!», что и сам в это поверил. Не зря же говорят, что если долго кого-то называть свиньей, то он рано или поздно захрюкает. Николай слишком свыкся с этой фразой… с этой идеей… Он растворился в собственной идее и стал ее рабом. Хотя рабом ли? Большой вопрос, на самом деле, как эту ситуацию называть. Если подумать, то эта самая Империя и была его настоящим, истинным ребенком. Не было во всем мире ничего, ради чего он пожертвовал стольким. Время, силы, эмоции, ресурсы… все… он вкладывал в свое детище все… вообще ВСЕ! Даже детей своих биологических рассматривал только и исключительно в интересах благополучия своего настоящего дитя.