Mazai-Krasovskaya Jana: Иммунитет

Ночи на Тисовой были сначала безумными, страшными и болезненными — тело утром ныло, видимо, мышцы сводило судорогой. Ему снились Василиск, мертвая Джинни, мертвый Рон, рыдающая Гермиона рядом и… смеющийся директор. Этот сумасшедший смех был последней каплей, и он просыпался и больше не мог заснуть, хватая ртом горький и тяжелый воздух, пока не вспоминал наконец, что умеет дышать. Гарри даже завтракать почти не мог, так его мутило. И с этим надо было что-то делать…

Он стал стараться спать как можно меньше, для чего даже начал делать летние задания, сперев у Дадли небольшой фонарик, а потом и комплект батареек к нему. И ему совершенно не было стыдно или страшно, что Дурсли вдруг его «спалят». Но щель под дверью он тщательно закрывал тряпками, точнее собственной одеждой. Еще не хватало, чтобы его от дела отвлекали… От усталости он чувствовал себя почти стариком, но переключение внимания помогало.

Сначала жить было просто тяжело, и даже родственники казались меньшим злом, чем эти треклятые сны. Потом он и вовсе стал ходить, как сомнамбула, тетка даже почти перестала загружать его домашними делами. И не говорила ни слова, если он вдруг отключался посреди дня, даже (о, святотатство!) в гостиной — днем ему, хвала мирозданию, никогда ничего не снилось. Гарри был за это весьма благодарен и мирозданию, и тетке. Даже начал сам убирать посуду после еды, совершенно не обращая внимания на то, как тонкие брови Петуньи Дурсль каждый раз встают аккуратным домиком.

Дадли… нет, он не продолжал гнобить Гарри, он был не совсем уж идиотом. Потому как в чем смысл издеваться над бревном? А кузен непонятным образом этим самым бревном и был. То есть стал. Чтобы понять это, большому Дэ хватило всего пары тумаков, которые оказались проигнорированы так, словно их вовсе не было. Обозлившись, он через день попробовал еще раз, с тем же точно результатом: Гарри был словно вообще неживой. Или как машина, потому что как иначе объяснить, то, что когда он толкнул Поттера, тот споткнулся, упал, встал и… пошел себе дальше. И, главное, даже не обернулся на него! Первое время даже страшновато было. А потом просто не интересно. И он со спокойной душой забыл о кузене. Ну ладно, почти забыл.

Вернон Дурсль в течение трех недель прошел все те же стадии, что и его сын. Так что жизнь у Дурслей для Гарри стала более-менее сносной, по сравнению с тем, какой была. Вот только он на это никак не реагировал и был не в состоянии как следует оценить…

А потом в нем словно что-то перегорело, и сны стали казаться просто странными. Противными и странными.

А еще через некоторое время в нем проснулось любопытство. И он начал задавать вопросы. И вспоминать. И снова спрашивать и спрашивать себя — а как это вообще могло случиться? А почему было так? А не так, например? И не мог на них ответить. Зато удивляться — мог. Прежде всего, самому себе.

Гарри так ждал писем от своих друзей, с первого дня, как оказался вновь на Тисовой аллее, в доме ненавистных родственников… Любые несколько строк от них, безусловно, скрасили бы его существование. И то, что он до сих пор не получил даже коротенькой записки, было обидно до ужаса.

Да, он обязательно выяснит причины, как только увидит тех, кто решил, что для того, чтобы называться его друзьями, вполне достаточно общаться с ним в школе. А писать летом, когда он один и ему хуже всего, совершенно не обязательно. Его снова захлестнуло обидой, но вдруг просочилась мысль о том, что, сколько ни дуйся он на Рона с Гермионой, это ничего не изменит. А ведь есть еще и другие странные вещи. И, наверное, он все-таки что-то может изменить. Вот только что именно?

Он опять задумался…

***

Начал он с самого простого и злободневного.

«Почему родственники так относятся ко мне?

Если я не урод, не придурок, ведь последний год в школе показал совершенно ясно, что я нормальный волшебник. Вот, точно. Волшебник.

Боятся волшебства? Но разве так ведут себя, когда боятся?»

Он вспомнил, как ему рассказывали про крысу, загнанную в угол. Кто же это был? Кто-то взрослый… директор? Декан? Нет, лицо ускользает из памяти… Но смысл он вспомнил!

И отчего-то это знание о крысе показалось ему истинным. Впрочем, он еще откуда-то знал, что любое утверждение можно и нужно проверять на практике. Плевать, откуда, главное — никто не мешает ему попробовать. Хотя бы в саду или в сарае, точно, в сарае, на мышах, это ж почти что те же крысы, только маленькие!