Геннадий Чикунов - Я был там [история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени]

Цитата 57:

…когда по внешнему виду стало трудно отличить подростка от старика, желая сохранить детей, руководство города стало открывать «Очаги».

Комментарий:

«Очаг», «детский очаг» – обиходное название детских садов с продленным днем в 1920-1930-е годы: здесь стоит поправить автора, что они появились отнюдь не в блокаду. Во время блокады Ленинграда детей принимали в детсад, только если их родители отдавали за них продовольственные карточки – в ином случае детей не пускали. Также следует поправить автора, что к декабрю 1941 года руководство города не столько начало «открывать» детские сады, сколько закрывать их – так, «очаги» продолжали выдавать питание на детей, но жить там оставляли только сирот, которых к тому времени стало очень много (см.: Яров С. В. Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941–1942 гг. М.: Центрполиграф, 2012. С. 13–14).

Цитата 58:

Если бомбежка или обстрел начинались, когда группа находилась в помещении, то воспитатели сосредотачивали нас у самых стен в промежутках между окон, а если на улице, во время прогулок, то укладывали тоже у самых стен, но только с наружной стороны дома.

Комментарий:

Часто даже такие меры предосторожности не спасали воспитанников от гибели. Так, одна из наиболее шокирующих трагедий произошла 9 мая 1942 года. В этот день четырнадцать детей из детского сада № 2 фабрики им. Урицкого были убиты или тяжело покалечены во время прогулки по Среднему проспекту Васильевского острова. В них попал немецкий снаряд. Как вспоминала заведующая хозяйством Мария Меркулова: «Я сидела на кухне. Вдруг все стекла посыпались. Мы испугались! Где дети?!! Выбежали. Слышим крики, плач. Снаряды кругом свистят. <���…> Кругом пыль, куски всякого мусора, стекла. Детей даже не видно. Все засыпано. Ничего не видно! <���…> 8 человек ребят были убиты насмерть сразу. Шесть человек были тяжело ранены. У одного ребенка была оторвана ножка. У одного головка была оторвана, вытекали мозги. Одна женщина взяла на руки эту головку. <���…> Собрали мы все трупики в кучку у парадной, положили на брезент. Кто из матерей узнал своих, нашел, других было даже не узнать, все было засыпано, разорвано на куски. <���…> Какой стоял стон кругом! Матери прибежали, кричали, стонали, плакали. Все спрашивали, какие дети погибли? <���… > «Где мой? Жив ли мой ребенок?» <���… > здоровых ребят из всей этой группы осталось только три человека. Эти трое случайно отстали с няней от всей группы и поэтому остались живы и невредимы. <���… > После этого случая заведующая детским садом т. Ворогунина стала совсем психопаткой. Стала совершенным инвалидом. Она не могла слушать обстрела» (ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 10. Д. 789. Л. 6–7). В память об этой трагедии на Смоленском протестантском кладбище в Санкт-Петербурге был поставлен памятник.

Цитата 59:

Если такая бомба попадала в дом, то доставалось не только этому дому, но и в соседних домах в лучшем случае вылетали все рамы с мясом, а в худшем разрушались стены.

Комментарий:

В своем интервью Институту истории ВКП(б) 21 ноября 1942 года ленинградец Иван Андреевич Рыхлов описал на своем опыте, что значит находиться в доме и выжить, когда в него попадает такая бомба: «Слух воспринял разрыв огромной силы бомбы. <,,>…Все продолжалось одно мгновенье, потом начался разлом дома – все сыпалось, рушилось, трещало, валилось, затем стоны, крики о помощи. Потом, когда я вспомнил о себе, пришел в сознание… <���…>…Я понял, что я нахожусь на кровати, а на мне рама, куски потолка, кирпича, доски и большой дубовый шкаф, который стоял у кровати. <,,> Кровь лилась как вода… <���…> После того, как достали жену, я услышал из коридора страшный плач, стон и мольбу о помощи. <���…> Тут мы узнали, что сосед по квартире убит. Я выбежал в коридор и вижу: на полу, на досках лежит сосед по комнате, голова его раздробленная лежит на коленях жены, которая стонет и плачет. Я спросил: «Фросенька, что такое?» – «Не знаю!» – ответила она. Я посмотрел пульс – не бьется, но труп еще был теплый. Я увидел, что помочь здесь ничем нельзя, сказал: «Фрося, мы постараемся выбраться вниз и там попросим оказать помощь». А это было на 5-м этаже. <���…>Я с женой вышел на улицу. Картина была потрясающая. Огромный шестиэтажный дом. Часть его разрушена до основания бомбой, остальная часть без потолков, без дверей, без окон, конечно, все это служило хорошим материалом для огня, и вся эта часть была охвачена пламенем. Горел весь этот огромный шестиэтажный дом! Наряду с этим продолжалась еще тревога, и тут же прекрасное звездное небо, и разрывы снарядов, жужжанье вражеских самолетов,, <���…> Этот случай очень сильно повлиял на психику. Жена моя, если слышит какой-либо звук, похожий на тревогу, вся вздрагивает» (ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 10. Д. 293. Л. 2–8).